– Ну и чем ты собираешься кормить Хидэо?
– Отец, – сказал я. – Мама…
– Что?
– Ладно, попейте пока пиво. Сейчас мигом что-нибудь придумаю.
– У меня есть к вам один разговор.
– Разговор?
– Что за разговор?
– Ничего, если я прямо сейчас?
– Ничего хорошего. Выкладывай. Я сел прямо и низко поклонился.
– Ты чего? – сказала мать.
– Брось кривляться. – Отец присел опять.
– Мы больше с вами не увидимся.
– Почему?
– Что случилось? – печально вскрикнули они в один голос, словно услышали что-то нелепое и несправедливое. Выходит, они не знают ничего о моем истощении.
– Мне очень приятно у вас бывать. И вы даже представить себе не можете, как я рад нашей встрече. Я хотел бы вас навещать, пусть даже и умру…
– Умрешь?
– С какой стати, сынок?
И я рассказал родителям о предостережениях продюсера и Мамии, о том, как накануне увидел в зеркале свой истинный, до ужаса истощенный облик.
Умолчал я только об отношениях с Кей. Кое-что я вынужден был приукрасить, но так было даже лучше. Родители тут ни при чем, однако некие силы потустороннего мира воздадут по заслугам тому, кто пытается меня с ними разлучить. Я не был уверен, стоило об этом говорить или нет, но у родителей был такой вид, словно их обманули.
Закончив рассказ, я еще раз поклонился им, едва не касаясь лбом пола.
Родители молчали.
На подушке валялись разбросанные карты.
Я не мог поднять на родителей взгляд. Опять возникло предчувствие: взгляну я на них, а передо мною – жуткие монстры. Я вздрогнул.
– Вот как… – тихо произнес отец.
– Да уж… – Голос матери сделался грустным. – Я так и знала, что долго это не продлится.
Но даже теперь мне хотелось исчезнуть, не поднимая головы.
– Делать нечего, – сказал отец.
– Да. Недолго это длилось, но ты даже не представляешь, как мы счастливы: столько теперь будет воспоминаний…
– Ну что, пошли?
– Куда? – Я невольно взглянул на отца.
– Куда-куда… Есть сукияки. В такую жару да в прохладе… вот поедим-то.
– Что, серьезно?
– Разумеется, серьезно, – заплакала мать. – Ведь расстаемся. Куда уж серьезней.
В вечерних сумерках мы втроем шли к воротам Каминаримон. На перекрестке Международной улицы был ресторан. У входа на маленьком вертеле жарили печень угря.
– Может, съедим по одной? – остановился отец.
И тут я понял, что от самого дома мы шли молча.
– Хорошая мысль, – оживился я. – Три штуки, пожалуйста.
– Перед сукияки? – возмущенно сказала мать. В ее голосе по-прежнему слышались слезы.
– Чего скупиться? Вон ему нужно отъедаться. Неужто неясно?
– Это вкусно, мама.
Я передал ей один вертел.
– Спасибо.
На ходу ели мы печень угря. Разговор опять оборвался.
Чтобы как-то разрядить ситуацию, отец остановился опять:
– Кстати…
– Что? – Я попытался сделать лицо повеселее.
– Там пирожки продают. Купи один пакет.
– Хорошо, идите вперед. Я догоню. Вернувшись назад, я купил пакет пирожков, выпеченных в форме божков. [21]
Дожидаясь сдачи, оглянулся – они так и не сдвинулись с места. Ждут. Будто вернулся в детство – делаю покупку под надзором родителей.
Все верно. После расставания со мной у родителей больше не будет Асакуса. Выходит, и я сегодня с ней прощаюсь. А отец просто хочет прикоснуться к воспоминаниям. Я подбежал к родителям и крикнул:
– Отец, может, тогда и сэмбэй [Сэмбэй (яп.) – тонкое сухое печенье их рисовой муки], что на углу ресторанчика суси.
– Давай.
– Я быстро – подождите, ладно, мам? Однако там все уже распродали.
– Ну почему именно сейчас? – вырвалось у меня. Я побежал обратно. В людском потоке родители смотрелись неказисто.
– Представляете, все продали. – Несмотря на свой возраст, я произнес эту фразу, будто школьник.
– Ничего не поделаешь, – словно опомнившись, буркнул отец.
Мать просто смотрела на меня.
– Тогда пройдем по торговому ряду [Торговый квартал Накамисэ в районе Асакуса – самый старый в Японии торговый квартал, основанный в конце XVII – начале XVIII веков]. Помолимся в храме, потом пойдем ужинать.
– Было бы неплохо, – с досадой в голосе проговорил отец. – Да только ничего не выйдет. Нам туда ходу нет.
– А я хотел помолиться богине Каннон…
Мать всплакнула. Она ссутулилась, и уже ничем не походила на бодрую картежницу.
Я буквально проглотил чуть не сорвавшуюся с языка фразу: «Все, больше никаких, никаких расставаний. Приеду опять, мама…»
– Ну что, пошли? – сказал отец.
– Говоришь, сукияки? Ну так поедим, шиканем.
– Прошу! – встретил нас у входа гулким голосом семидесятилетний старик.
– Нас трое.
– Вас трое. Пожалста.
Подбежал толстоватый и светлолицый метрдотель лет сорока-пятидесяти.
– Добро пожаловать. Будьте любезны, сюда.
Большой зал разделяли несколько низких перегородок, за каждой – столик со встроенной газовой горелкой. Виднелись свободные места. На четырех столах из кастрюль поднимался пар.
«Хорошо, что народу немного», – подумал я. Будь теперь зима, перепившие соседи наверняка бы падали, снося оградки в переполненном зале. Но летом здесь душно даже при работающем кондиционере.
Отец с матерью уселись за столик спиной к стене, я расположился напротив. Заказали пиво и три самых лучших комплекса.
– Позже закажем еще мяса и овощей.
– Заказывайте, не стесняйтесь. А пока – пиво.
На лбу вставшей с колен официантки выступил пот.
– Вряд ли мы закажем что-либо еще, – уныло сказала мать.
– Брось, чего стесняться.
Отец как воды в рот набрал.
– Да мы столько не съедим… – начала было мать.
– Тебя никто и не просит. Вот он после каждой встречи с нами продолжает тощать. По нему, правда, не заметно. Но он устал.
– Я и сама знаю.
– Тогда не мешай человеку набираться сил.