– А что там такое?
– Как раз мой стыд.
Вокруг лежащей нагишом девушки столпились и смотрят на нее в упор мужчины в одежде эпохи Эдо. [25] При этом меж их спин видны лишь ее груди.
Кей подошла с двумя чашками ячменного чая на подносе и встала рядом со мной.
– Как ты думаешь, что это такое?
– Люди сложили руки для молитвы.
– Нет. Вскрытие.
– Вот оно что… А в руках у них, выходит, скальпели.
– Мне она нравится, но от чужих можно всякого наслушаться.
Действительно, композиция: нагая женщина, окруженная мужчинами, – в какой-то мере выдает сексуальные фантазии Кей. Хотя они не идут ни в какое сравнение с циничными мыслями мужчин, это правда. Похоже, тут есть какая-то связь: на картине только женская грудь и видна, Кей же свою упрямо скрывает. Но пошлости нет никакой. Одним словом – красивая картина, композиция напряженная. В ней чувствуется контроль. Пожалуй, можно поискать какой-то смысл в том, что на обеих картинах красиво изображаются трупы, но я не увлекаюсь психологией.
Поставив перед собой чашку, я уселся на летние подушки с узором синих цветов и почувствовал, как мужчина средних лет ворвался в одинокую жизнь молодой женщины.
Еще в комнате стояла мини-стереосистема.
– А что, из музыки у тебя – только нагаута? [26] – неуклюже пошутил я.
– Пуччини.
– Кто?
– У него одна моя любимая вещь.
– Это что, выходит – опера?
– «Любимый отец».
– Не слышал.
– Послушай.
Кей встала. На комоде – коробка с аккуратно расставленными компакт-дисками. Штук тридцать.
– Опера «Джанни Скикки». Хотя сама опера меня не интересует. Только эта песня: «Любимый отец, купи мне кольцо. Но если нашей любви сбыться не суждено, я брошусь в реку Арно».
– Флоренция?
– Угадал.
Зазвучала ария. Красивая музыка.
Но когда на две картины с мертвецами наложилась еще и ария, даже я, при всей своей нелюбви к психоанализу, почувствовал: со смертью у нас явный перебор. Такой крен для мужчины средних лет, вроде меня, – род саморазрушения. Как она говорила? «Любимый отец»?
Кей подалась ко мне.
Наши губы слились, и мы повалились на татами, забыв об арии.
Катастрофа случилась в ту же ночь.
Пора было приниматься за вторую часть сценария. Первая вышла так хорошо, что начинать вторую было несложно.
Однако поужинав у Кей – поскольку мы оба приятно утомились, то просто разогрели в микроволновке пиццу, сделали салат и разбавили суп из концентрата, – мы расстались. В начале восьмого я сел за работу, но не мог написать ни строчки. Незаметно пролетел час.
Кей как могла отвлекла меня, но почти все мои мысли до сих пор были устремлены к родителям. И все, что я задумывал для сценария, разом поблекло. После таких переживаний я не мог писать драму об отношениях мужчины и женщины, гоняющих шары и мячи.
Да, ну и дела…
Стоит лишь постараться, и все получится. Но не сейчас. Стремительно развивавшийся сюжет перестал интересовать меня, персонажи опостылели.
Если дальше дело пойдет так же, сериалу крышка. Я – не настолько востребованный сценарист. Для моего уровня этот сценарий – вопрос жизни и смерти.
Что делать? Если просить помощи, то лучше сразу. Как я объясню причину?
Рассказу о родителях никто не поверит. Притвориться больным? Но мне нужны деньги. Я уже пообещал Кей купить новую машину. Раздался звонок. Куда там машина, куда новая квартира… Не смогу работать – даже в привычном укладе жизни появятся прорехи. Опять звонок. Может, продюсер? Он мне еще не звонил насчет первой части. Хотя, может, и звонил, но меня не было дома. Я все время забывал включать автоответчик.
Я подошел к домофону. Там был Мамия.
– Открой, пожалуйста.
Выслушивать о том, как у Мамии все происходит с моей бывшей женой, не хотелось. Но откажись я, и это станет еще одним поводом к беспокойству.
– Заходи, – сказал я и нажал на кнопку замка. Просить помощи у Мамии я не мог – он работал на другом канале. Однако кто как не он знает молодых и талантливых сценаристов, способных меня подменить. По крайней мере, поспрашивает.
Опять раздался звонок – теперь уже в мою дверь. Я открыл. Мамия серьезно смотрел на меня.
– С тобой все в порядке?
– А, вот ты о чем… – улыбнулся я. – Никак пришел меня проведать? Если да, то все уже кончено. Как видишь, я совершенно здоров.
Мамия молча зашел внутрь и запер за собою дверь.
– Да, тогда причина была. Вот я и казался истощенным. Теперь с этим покончено. Я здоров. До недавнего времени я то худел, то полнел. История почти невероятная, но сейчас можно не беспокоиться.
– Как жутко ты похудел… – Мамия стоял не в силах отвести от меня взгляд.
– Да, тогда…
– Сейчас – еще сильнее.
Меня моментально прошиб холодный пот, но я нашел в себе силы усмехнуться:
– В смысле – еще сильнее?
Я поднял правую руку и безучастно взглянул на ладонь. Перевернул ее. Нормальная рука, совершенно не иссохшая, даже вены не выпирают.
– Что, так сильно? – сказал я, присаживаясь на стул.
– Ты в зеркало вообще не смотришься?
– Когда вернулся, еще не смотрел. Хотя нет – бросил взгляд, когда ходил в туалет.
– Посмотри еще раз. Удивительно, что ты так спокоен.
Мамия сел напротив меня. Говорил он то же, что и Кей. Однако родители уже исчезли. Неужели что-то влияет на меня до сих пор?
– Одним словом, – сказал я, еще раз взглянув на свою руку – не молодую, конечно, однако нисколько не худую, – какой ты видишь эту руку?
– Какой? – замялся Мамия.
– Что – высохшей и костлявой?
Мамия кивнул. Выходит, родители по-прежнему дарят мне лжебодрость, а сами тем временем пытаются лишить меня жизненных сил? Нет, это не они. Неужели то, что позволило родителям провести мгновение в этом мире, никогда от меня не отстанет?
– Была ведь женщина?
– Женщина?
– Вчера ночью здесь была женщина, верно?