Сто раз меня уже об этом спрашивали. Спасибо Голливуду: полмира уверено, что американец и к дантисту не сунется, не вооружившись до зубов. Ну и, конечно, спасибо Голливуду: пол-Америки тоже свято в это верит.
— Есть ручные гранаты, — ответил я. — Но я забыл их в Кливленде, в бардачке своего танка. Слушай, Афуро, выкладывай все, что знаешь про Боджанглза и Миюки. Говоришь, он всю кашу заварил. Как?
— Сначала закажи мне еще коктейль.
— Ты еще этот не прикончила.
— Значит, надо допить. «Компай!»
Афуро отсалютовала стаканом, обхватила губами соломинку и ровно за три секунды высосала оставшуюся половину коктейля. Внезапно состроила испуганную мину и едва успела поставить стакан на столик, прежде чем рухнула на постель. На мгновение выгнув спину, она заколотилась.
У нее начинались судороги.
Я понятия не имел, что делать. Мир съезжал с катушек, а я бессилен его остановить. Афуро сжала лоб руками, ее ноги в черных чулках бились в воздухе.
— Обманули дурачка! — заорала она. И зашлась в хохоте.
Я не мог не рассмеяться следом. Вот она пытается меня угробить, вот просит замочить кого-то еще, а потом извивается и хихикает, как ребенок от щекотки. Иногда мне трудно было поверить, что она достаточно взрослая, чтобы дружить с девчонкой-хостес, что такая, как Афуро, вообще умудрилась впутаться в эту странную историю.
— Закажи мне еще коктейль, — велела она, потом встала, схватила свою яркую сумочку и ушла в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как она включила воду, — интересно, что она теперь придумала. Подняв трубку красного телефона, я заказал еще одну «Фруктовую бомбу» для Афуро. Секунду спустя девчонка, умытая, выплыла из ванной. На ней был белый хлопковый халат, а в руке — очередная сигарета. — Не подумай ничего такого, — сказала она. — Просто мои шмотки воняют. Наверное, вляпалась в рыбьи потроха или еще какую дрянь, пока в переулке валялась. Пацан, ты реально меня потряс. Чего ты вообще в это ввязался? Я тебе что, не нравлюсь?
— Конечно, нравишься.
— Но я не твой тип, а?
— Нет у меня типа.
— У всех есть. Может, если бы у меня была прикольная родинка, я бы тебе больше нравилась?
— Сейчас принесут твой коктейль.
— Что, думаешь, я недостаточно опытная?
— Я вообще о твоем опыте не думаю.
— Что, даже вот столечко не думаешь?
— Ты ж сама велела не думать ничего такого.
— Я — существо с противоречивыми импульсами.
— Это я уже понял, — сказал я. — Попробуй выбрать какой-нибудь импульс и минут десять заниматься им. Кстати, ты же слышала, что повара сказали. Я тебе в отцы гожусь.
— Да ты и в дяди едва годишься.
Тут позвонили в дверь. Спасительный звонок. Когда я притащил коктейль, Афуро уже потеряла ко мне интерес. Неудивительно. Из-за «Эм-ти-ви», видеоигр и прочей культуры визуального хлама, на которой было вскормлено ее поколение, она не могла сосредоточиться на чем-то одном. А может, я просто не так уж ее интересовал. Как бы там ни было, я обрадовался, что она готова рассказать наконец про Боджанглза. Я счел, что, как только выясню, откуда Миюки узнала этого загадочного типа, все сразу упростится. Разумеется, я ошибся.
Конец декабря, воскресный вечер, девять часов — Миюки и Афуро сидят в кафе «Акрофобия». Над ними лабиринт блестящих улиц Кабуки-тё сплетается с людским карнавалом. Роскошные чуваки с рыжеватыми волосами и в кожаных плащах треплются по сотикам и рассекают на мотороллерах сквозь толпу; мимо надравшихся работяг вышагивают иностранки в шубах и кожаных сапогах по колено — огромная комедия людского круговорота. Обрывки русского, тайского, кантонского, вьетнамского и фиг знает еще какого вплетаются в грохот музыки из игровых галерей патинко; орут в мегафоны зазывалы, раскручивая сопурандо, [56] стрип-клубы, массажные салоны, караоке-бары, диско-клубы, джаз-бары, закусочные и простые старые добрые бары, которые превращают Кабуки-тё в самый оживленный район развлечений в городе, в стране и в целом мире.
Только что в состоянии головокружительного истощения Афуро и Миюки закончили слоняться по магазинам в Сибуя и Синдзюку в поисках новогодних подарков. Весь день девчонки провели в цирке неона и шума — толкаясь среди толп таких же покупателей, превративших улицы в массовый спектакль. Уже почти неделю девушки живут в Токио, и город оказался жутко дорогим, битком набит людьми и вообще срывает башню. И совсем не похож на Мурамура. Иными словами, Токио оказался именно таким, как они надеялись, за исключением дороговизны. Но Миюки на что плевать — она весь день не выпускает кредитку из рук, точно это волшебный ключ, отпирающий двери в тот мир, о котором она лишь мечтала.
Афуро и Миюки сидят у барной стойки, передними — раскрытый номер журнала «Виви» и два полупустых бокала водки с тоником. Листая журнал, Миюки тычет в разные прически — что покатит, а что нет. Назавтра ей идти к парикмахеру, и она размышляет, не обкорнать ли ей волосы ради того, чтобы найти работу. Прикурив сигарету, Афуро пожимает плечами. Журналы она терпеть не может, а о поисках работы ей не хочется даже думать. Пока что она взяла только один бланк заявления о приеме на работу — в кофейне «Колорадо», недалеко от их квартиры, — и не собирается его заполнять. Но она — соседка Миюки и ее лучшая подружка, так что надо хоть что-то вякнуть.
— Корнай лохмы, — говорит Афуро. — Снова отрастут.
— Думаешь, стоит?
Кажется. Миюки видит, что Афуро не в своей тарелке, и меняет тему, треплется об эксцентричных школьницах, которых они видели в Сибуя, — прикид словно прямиком с ведьмовского шабаша. Девчонки заказывают еще по водке с тоником, и Миюки спрашивает, что Афуро думает о бармене. Афуро отвечает, что особо о нем не думает. А вот Миюки говорит, что он милашка. Смахивает на Наоки, гитариста из «Синей истерики». Почему-то, услышав это, Афуро принимается хохотать.
Тут подваливает упомянутый бармен с конвертом в руках. Высокий чувак с длинными патлами чайного цвета, в синей футболке от «Моссимо» и коричневых шортах — и это посреди зимы.
— Извините, — говорит бармен. — Кто из вас Миюки?
— Вон она, — говорит Афуро. — А я — Афуро. Приятно познакомиться.
— Вот, для вас оставили, — говорит бармен, протягивая конверт Миюки. Та берет его обеими руками — жест на грани кокетства, думает Афуро. На конверте простая черная надпись — три слога хирагана складываются в «Миюки». Левушка поднимает глаза на бармена.
— Что это? — спрашивает она.
— Понятия не имею, — отвечает тот. — На барной стойке кто-то оставил. Там еще записка была — передать его девушке с… ну…