То была последняя ночь, что я провел в одиночестве, потому что на следующий день у меня появилась соседка. После обеда явился адмирал «Морж» Хидэки, по-прежнему одетый в свой модный китель, и принес с собой корзинку апельсинов и маленький аквариум с моей подружкой из «Сада Осьминога». Я извинился за все неприятности, что причинил отелю «Лазурный», но Морж уверял, что извиняться следует ему. Забавно — он так и не смог толком объяснить, за что же ему надо извиняться. Я надавил, и Морж выдал туманные заявления о том, что он, возможно, не то чтобы все рассказал мне о гостинице, особенно о портрете Бэндзайтэн в подвале и о нежеланных гостях, которых эта картина подчас привлекает. Когда я спросил, не о Человеке ли в Белом и трех его прихвостнях он говорит, Морж просто заявил, что политика гостиницы запрещает ему обсуждать сверхъестественные явления.
— Сверхъестественные? — переспросил я.
Дернув разок усами в ответ, Морж сверился со своими карманными часами, пожелал мне скорейшего выздоровления и скорейшим же образом сделал ноги. В своем аквариуме рыбка медленно нарезала круги, оглядывая комнату и выдувая беззвучные «о».
Морж оказался не единственным моим доброжелателем. Выкроив время из своего напряженного расписания подсматривания и подслушивания, ко мне заскочил детектив Ихара, чтобы лично доставить кое-какую информацию, о которой я просил, и очередную корзинку апельсинов. Он даже был настолько любезен, что дал мне пятидесятипроцентную скидку на информацию — тариф для инвалидов, как он это назвал. Знал бы я, что Ихара бывает так великодушен, — давным-давно бы подставился под пулю.
Ихара сообщил мне две вещи, и обе они подтверждали мою теорию о том, что именно заставило Кудзиму так свихнуться, что он разыграл мудреную схему мести, из-за которой в итоге я чуть не истек кровью в подвале букинистического магазина.
В первую очередь сыщик поведал мне о неопубликованной рукописи под названием «Сожжение Храма Бэндзайтэн: оценка ряда событий, приведших к самому темному часу в истории Токио и к его нынешним последствиям». В 1989 году издательство «Суфося Лтд.» должно было опубликовать эту книгу, но ребята остановили печатные прессы, когда угодили под пресс фанатиков из правого крыла. Автором книжки был сам Кудзима, как вы, наверное, догадались по растянутому названию. И как вы, наверное, догадались, ходили слухи, что эти самые правые фанатики связаны с компанией «Осеку».
И во-вторых, я узнал, что семье Накодо мало было сорвать публикацию книги: желая гарантировать, что их грязный секретик никогда не выплывет на свет божий, они захотели основательно дискредитировать Кудзиму. Ихара нашел ту студентку, которая заявила, что Кудзима платил ей за сексуальные услуги. Как ее зовут, я забыл, но имя и не важно. Узнав, что у нее дом в богатом пригороде Сэтагая и что сейчас она работает независимым консультантом на компанию «Осеку», я понял псе, что надо, о том, как профессора Кудзиму выперли из университета Нихон.
Откуда Кудзима пронюхал, кто такой на самом деле старик Накодо, я так и не узнал. Может, профессор сказал мне правду: не так уж трудно раскопать даже самые загадочные факты, если ты готов попотеть, состыковать эти факты — вот что трудно. Насколько я понял, в какой-то момент профессорская одержимость семьей Накодо и офицером Такахаси перешла в одержимость самим идолом Бэндзайтэн. Может, Кудзима думал, что, заполучив идола, раз и навсегда докажет, что еще тогда, много лет назад, он был прав насчет Такахаси/Накодо. А может, все было еще сложнее. Может, Кудзима верил, что у фигурки богини и впрямь есть волшебные свойства, что ее владелец находится под зашитой богини Бэндзайтэн.
Если так, то профессор жестоко ошибся насчет этих свойств, ибо все, кому доставалась статуэтка, теперь мертвы. Все, кроме Такахаси, офицера ужасной Кэмпэйтай, который почти шестьдесят лет назад заварил всю эту странную кашу, а теперь превратился всего лишь в безобидного старикана, рассекающего на инвалидном кресле. В районе Минато он всех переживет, а может, и всех нас тоже.
Как вы это объясните, госпожа Золотая Рыбка? Ваши сухопутные обычаи — для меня бездонная загадка.
Мало с вас толку, госпожа Рыбка. Но ты же не скажешь, что я — плохой слушатель.
Разговоры, что я вел с Афуро, были гораздо живее. Она никогда не притаскивала апельсины, зато являлась каждый вечер, удивительным образом подгадывая так, что ее визиты всегда совпадали с ужином. О чем бы мы ни говорили — а говорили мы обо всем подряд, — в какой-то момент мы всегда обменивались следующими репликами.
— На вкус это варево отвратно, — говорила Афуро. — Как же ты поправишься, если будешь лопать такое дерьмо?
— Я его не лопаю, — отвечал я. — Ты лопаешь.
— Угу, — соглашалась она. — И все равно. Вспоминая наши разговоры, я поражаюсь, как же это я не сообразил, что Афуро эти визиты были нужны так же, как мне. Постепенно до меня дошло, что Афуро и не заикалась о друзьях, не считая Миюки, наотрез отказывалась говорить о своей работе и ловко увиливала от вопросов о своей родне в Мурамура. Несмотря на сленг и девчачий видок, Афуро оказалась человеком умным и очень необычным, совсем как Сара давным-давно, когда та пришла к нам в «Молодежь Азии». Афуро — редкая штучка, из тех, кто никогда не стремится чем-то выделиться, но все равно выделяется. А это значит, что впереди у нее жизнь не из легких и, может, она уже потихоньку привыкает к мысли о том, что ей никогда не избежать некого врожденного одиночества.
И хотя на больничной койке валялся я, сдается мне, в те часы, что мы проводили вместе, именно Афуро восстанавливала силы. Рядом с ней был тот, кто готов ее выслушать, и, думаю, это помогало ей снова подниматься на ноги и вслепую, в одиночку шагать в мир. Какими бы замысловатыми иллюзиями мы себя ни тешили, именно так все мы противостоим вселенной, где перемены — единственное, что неизменно.
Но когда Афуро заявилась в первый раз, я по большей части пытался выяснить, как это мы с пей вообще остались живы, чтобы теперь вести эти разговоры. Довольно долго она растолковывала мне, что случилось, но вкратце дело было так: в ту ночь, когда Боджанглз погнался за ней под автострадой, она взяла ноги в руки и помчалась от него, как я и велел. Боджанглз — профессор Кудзима — пытался её ухватить, но сумел только сдернуть у нее с плеча сумочку, а потом Афуро добежала до станции Дзимботё и очутилась в безопасности.
Я решил, что Кудзима погнался за ней потому, что в тот момент, наверное, еще думал, будто Афуро в курсе, куда Миюки дела статуэтку. Но когда Афуро сделала ноги, почему она не позвонила мне? Потому что сотик остался в сумочке, объяснила она. Тогда я спросил, слыхала ли она когда-нибудь о телефонах-автоматах? Закатив глаза, Афуро объявила, что думала об этом, но все бабки и телефонные карточки остались в сумочке, которую спер Кудзима. Так чего же она хотя бы не отправилась домой и не оставила сообщение для меня в отеле «Лазурный»? Потому что все координаты гостиницы были забиты в память мобильного, который в тот момент был у Боджанглза, он же Кудзима. А когда я спросил, почему она просто не позвонила в справочную, Афуро сказала, что забыла название гостиницы.