— Конечно.
— Во сколько?
— По-моему, говорили, что в десять. Но я не уверена. — Она вытащила из пачки серебристую обертку.
— А что Хадден сказал про вскрытие?
— Я не знаю, Эдди. Не знаю, черт побери. — Ее глаза снова наполнились слезами, лицо покраснело. — Эдвард, дай мне, пожалуйста, сигарету.
Я вытащил пачку:
— Одна осталась.
Кэтрин громко шмыгнула.
— Ладно, не надо. Я куплю.
— Не дури. Возьми.
— В Кастлфорд ездил? — Она рылась в своей сумке.
— Ага.
— Значит, видел Марджори Доусон? Как она из себя?
Я закурил свою последнюю сигарету:
— Я ее не видел.
— А? — Кэтрин считала мелочь, чтобы купить сигареты в автомате.
— Я видел Полу Гарланд.
Господи, ну ты даешь. Охренеть можно.
Ее мать спала, ее отец храпел, а я стоял на коленях в ее спальне.
Кэтрин подняла меня, притягивая мой рот к своему, и мы рухнули навзничь, на ее кровать.
Я думал о южных девушках по имени Софи или Анна.
Ее язык настойчиво прижимался к моему, вкус собственной щелки подстегивал ее все сильнее. Левой ногой я освободил ее ноги от трусиков.
Я думал о Мэри Голдторп.
Она взяла мой член в правую руку и направила его внутрь себя. Я отстранился, взял головку правой рукой и стал водить ею по часовой стрелке по губам ее вагины.
Я думал о Поле Гарланд.
Она впилась ногтями мне в задницу, желая, чтобы я был глубоко внутри.
Я резко вошел в нее, внезапно почувствовав тошноту и голод.
Я думал о Клер Кемплей.
— Эдди, — прошептала она.
Я страстно целовал ее, двигаясь от губ к подбородку, к шее.
— Эдди? — Голос ее изменился.
Я страстно целовал ее, двигаясь от шеи к подбородку и обратно к губам.
— Эдди! — Перемена не к добру.
Я перестал целовать ее.
— Я беременна.
— Что ты имеешь в виду? — сказал я, прекрасно зная, что она, мать ее, имела в виду.
— Я беременна.
Я вышел из нее и лег на спину.
— Что нам теперь делать? — прошептала она, прижимаясь ухом к моей груди.
— Избавиться от этого.
Черт, я все еще чувствовал себя пьяным.
Было почти два часа ночи, когда я вышел из такси. Черт, думал я, открывая дверь со двора. В задней комнате горел свет.
Черт, мне нужно выпить чашку чаю и съесть бутерброд.
Я включил свет на кухне и начал рыться в холодильнике в поисках ветчины.
Черт, надо хотя бы поздороваться.
Мать сидела в кресле-качалке, уставившись в черный экран телевизора.
— Мам, чаю хочешь?
— Твой друг Барри…
— Ну?
— Он мертв, родной.
— Черт, — машинально сказал я. — Ты шутишь.
— Нет, я не шучу.
— Как? Что случилось?
— Авария.
— Где?
— В Морли.
— В Морли?
— Полицейские сказали, в Морли.
— Полицейские?
— Они звонили пару часов назад.
— Они звонили сюда?
— Они нашли в машине твой адрес и имя.
— Мой адрес и имя?
Ее била дрожь.
— Я так беспокоилась за тебя, Эдди, чуть с ума не сошла. — Она куталась в халат и терла локоть.
— Прости.
— Где ты был все это время? — закричала она. Я не помнил, когда она последний раз повышала голос.
— Прости. — Я шагнул к ней, чтобы обнять. На кухне засвистел чайник.
Я пошел на кухню и выключил электроплиту. Вернулся в комнату с двумя кружками чая.
— Давай, тебе от этого полегчает.
— Это тот парень, который был у нас сегодня утром, да?
— Угу.
— Такой славный.
— Угу.
— Тормоза отказали. Он въехал прямо в зад этому фургону. Бац! — Джилман треснул кулаком о ладонь.
— По-моему, в фургоне везли оконное стекло, — прошептал новичок, сидевший рядом с Томом.
— Ага. Я слышал, ему одним осколком голову отрезало к чертовой матери, — сказал еще один новенький, сидевший сзади нас.
Мы — хором:
— Твою мать!
16 декабря 1974 года.
Полицейское отделение Уэйкфилда, Вуд-стрит.
Дела как обычно:
Мертвый приятель и мертвая девочка.
Я посмотрел на отцовские часы; это был самый плохой, самый дождливый, самый мерзкий понедельник на свете.
Было почти десять.
Мы встретились в Парфеноне, в самом начале Уэстгейта, выпили кофе, съели по тосту и смотрели на запотевающие стекла и проливной дождь.
Говорили о Барри.
В девять тридцать мы побежали под дождем, укрывая головы газетами-конкурентами, в направлении полицейского отделения на Вуд-стрит, в ожидании третьего раунда.
Джилман, Том и я; на два ряда дальше, и нам на все насрать. Национальная пресса впереди. Знакомые лица из прошлой жизни здороваются прохладно. А я положил на них. И того не стоит, кстати сказать.
— И какого хера он делал в Морли? — снова подал голос Джилман, качая головой.
— Ты же знаешь Барри. Наверное, искал Счастливчика Лукана, — улыбнулся Том из Брэдфорда.
Сильный удар по плечу.
— Бухой в стельку, насколько я слышал.
Все обернулись. Джек, мать его, Уайтхед сидел прямо сзади меня.
— Отвали, — промямлил я не оборачиваясь.
— И тебе доброе утро, Акула Пера. — Перегар ударил мне сзади в шею.
— Привет, Джек, — сказал Том из Брэдфорда.
— Вы сегодня с утра такие дифирамбы пропустили. Когда Билл закончил, весь офис прослезился. Так трогательно.
Том:
— Правда? Это же…
Джек Уайтхед наклонился вперед, к моему уху, но не понизил голоса:
— И тебе, Акула Пера, два раза не пришлось бы ездить.