Пока длился переполох, кошка не вылезала из-под кровати. Дневной Менеджер обеспокоился: не нанесут ли эти события психическую травму чувствительному животному. Я взял грех на душу и солгал, будто кошка проспала самое страшное и даже не заметила, как зашел Ночной Портье. Боюсь, любитель кошек мне не поверил. Он оставил мне свой домашний телефон и просил звонить, если белоснежной принцессе станет не по себе.
Бармен и та молодая женщина торчали в коридоре под дверью моего номера, не зная, на чем сосредоточиться: на происшествии в отеле или на трагедии, свершившейся за много миль от нас в Токио. Они растерялись, их скорбь нарушили, запутали, выбили из колеи. Ночной Портье неудачно подгадал.
Насчет Ёси репортеры пока лишнего не говорили, но я написал столько биографий угасших рок-звезд, что знал наизусть: если человек помирает в двадцать семь, безмолвные подозреваемые — либо наркотики, либо суицид. Тучи репортеров несутся в погоне за словами, будто призрачное войско, рассекающее зыбкий ночной мир Токио. Подростки обрывают друг другу телефоны, делясь скорбной вестью. По всему миру взрываются сенсациями интернет-чаты. К утру по поводу смерти Ёси накопится больше сплетен, чем о злодеяниях японцев в пору Второй мировой войны, и с каждым слухом подлинные обстоятельства будут становиться все туманнее и туманнее. Как сказал некогда самурайский писец Ямамото Цунэтомо, [18] источник тайны — устное слово.
Что касается Ночного Портье, его смерть никого особо не заинтересовала, и о причинах ее не приходилось гадать. Ковайсо, — вздыхали коллеги, что означает: вот незадача, бедняга, такая уж у него судьба. Как будто служащие отеля ждали этой смерти. Только к трем часам ночи мой номер наконец-то очистили. Я аккуратно прикрыл дверь. Кошка вылезла из-под кровати, забегала по комнате. Она все время совала нос в угол, терлась о стену в том месте, где скончался старик, словно пытаясь постичь смысл этого события через осязание.
Раздеваясь, я обнаружил в кармане карточку. Я не сказал о ней санитарам, которые забирали тело, да и в разговоре с Дневным Менеджером не упомянул. Не то чтобы нарочно скрыл, а просто не сказал, и все.
Интересно, подумал я, глядя на черные цифры, кого он пытался позвать в последнюю минуту, у кого искал помощи, когда сдавило грудь и пресеклось дыхание? Я вспомнил лицо умирающего, когда он понял: кому ни позвони, это уже ничего не изменит.
Они не идут.
Я подумал, не набрать ли номер еще раз — может, теперь-то они ответят, — но было три часа ночи, и если кто-нибудь снимет трубку, что я скажу? Еще я мог позвонить домой Дневному Менеджеру и рассказать ему про карточку и разговор о бессмертии: дескать, сперва забыл, а вам следует знать.
Но к чему? Пусть лучше думают, что старик помер, не осознав конца. Смиренно выполняя свой долг, с улыбкой на лице и чистыми полотенцами в руках.
Я убрал карточку в бумажник, а бумажник в тумбочку у кровати, где меня дожидалась Гидеонова Библия, «Учение Будды» и два тома Сосэки [19] «Я — кошка». Я выключил свет и вскоре уснул.
— Поезжай в Токио! — прокуренный голос Эда настиг меня из Кливленда. Я фыркнул и бросил трубку. Каникулы закончились.
Мне не терпелось вернуться к работе, а нигде так не работается, как в Токио. Кроме того, прелести отеля «Кис-Кис» я уже исчерпал.
Но не слишком ли Эд зарывается?
Ясное дело, он босс, но в уставе профсоюза работников подростковых журналов должно быть предусмотрено правило, воспрещающее отправлять сотрудника в принудительный отпуск, а потом звонить в шесть утра и вызывать обратно на работу.
С минуту я полежал в постели, давая Эду время, чтобы позвонить еще раз — и с другой интонацией. Примерно через четверть часа он сподобился. Теперь я позволил ему выговориться, но отвечал односложно, не спуская начальника с крючка. Хотелось понять, как далеко он зайдет, насколько готов к компромиссам. Хороший редактор умеет просить.
Свинтус Эд, тем не менее, редактор хороший. Он вновь и вновь просил прощения, объяснялся, пока не иссяк. Тогда я позволил ему перевести дух и обрушил на него артиллерийский шквал требований.
Я согласился написал о Ёси, но на своих условиях. А именно: если я пожелаю рассказать о жизни и смерти рок-звезды исключительно в ракурсе его коллекции старых теннисных кед, так оно и будет. Если я пожелаю свести рассказ к ночи его смерти или ко дню его появления на свет, я сделаю это, и никто мне не помешает. И если в ходе расследования мне придется дать кому-нибудь по морде или применить прием джиткундо [20] — воткнуть палец в горло, — руки у меня развязаны.
Я также настоял, чтобы Чак, бухгалтер «Молодежи Азии», на двадцать процентов увеличил мои командировочные, — это так, для понта. Под занавес я потребовал, чтобы Эд опубликовал мою рецензию на «Одуревши от гейши».
— Ни за что! — встрепенулся он. — Даже и не думай. Отсюда все неприятности. Наплюй и забудь.
Я ответил: забуду, когда напишу. Он ответил: такой вариант даже не рассматривается.
— Ладно, — сказал я. — В таком случае посылай в Токио Сару.
Эд напомнил мне, что по моей милости Сара наотрез отказывается даже думать про Японию. Я раз и навсегда стер для нее с карты мира целую страну, только потому, что не умел вести себя по-человечески, находясь в этой самой стране.
Я сказал, что могу написать рецензию в четыреста слов.
— Количество слов ничего не меняет, — упорствовал Эд.
— Тогда хана, — подытожил я и бросил трубку. Пошел в ванную, почистил зубы и начал паковаться. На этот раз Эд продержался без малого полчаса.
— Максимум триста слов! — простонал он.
Я хотел было выторговать триста пятьдесят, но пожалел босса: на одно утро с него хватит. Он часто напоминает мне, что до моего появления в журнале он вовсе не курил, а теперь смолит по две пачки в день.
Басист «Святой стрелы» собирался провести пресс-конференцию строго по приглашениям в каком-то спортзале для кикбоксинга к западу от токийского района Икэбукуро. Эдуже раздобыл для меня аккредитацию.
Когда я выходил из комнаты, кошка запрыгнула на кофейный столик и как-то странно посмотрела на меня. Столько раз гости паковали багаж на ее глаза: — кошка прекрасно знала, что теперь будет. Наверное, я чересчур сентиментален: мне показалось, ей было не много жаль со мной расставаться.