— Обратившись к Ёси, мы пошли на большой риск, — признала Сэцуко. — Задним числом мы поняли: не стоило этого делать. Конечно, он мог бы создать позитивную рекламу для «Общества Феникса», но он был такой непредсказуемый.

— По упущенной рекламе не горюйте. Я позабочусь, чтобы на вашу долю печатной краски хватило.

— Не стоит, — отрезала Сэцуко. — Вы представите нас некомпетентными идиотами. А мы вовсе не идиоты, что бы вы ни думали по этому поводу. Мы пользуемся безупречными научными методами. Первоклассной аппаратурой. Криоприостановка жизни — современная идея, время настало, и…

— Я ознакомился с вашей литературой, — перебил я. — Вы меня сочтете невеждой, но, по-моему, вся идея сводится к тому, чтобы засунуть в холодильник бифштекс и рассчитывать, что обратно выйдет живая корова.

— Вот именно, — подхватила Сэцуко. — Вы — невежда. Ваша метафора и близко не передает столь сложный процесс, как криоприостановка. В конечном итоге, кризисная ситуация с Ёси доказала наше мастерство. Мы преодолели множество препятствий, чтобы сохранить дело Ёси в тайне. Вы, конечно, тоже кое-чего достигли, пытаясь нашу тайну раскрыть. Но много ли добра вы принесли?

— Я выяснил истину.

— Возможно, — сказала она. — И погубили своего друга Такэси. Велика ли польза от истины, которую вы так цените? «Общество Феникса» никогда не предстанет перед судом. Мы ушли в подполье. Несколько дней — и не останется и следа от многих лет работы, от самого нашего существования. И все это — ради того, чтобы прыщавые подростки могли полистать журнал, сидя на унитазе? Бессмысленная потеря, а?

— А как же люди в криобаллонах?

По ее лицу скользнула тревожная тень. На миг она показалась мне усталой, разочарованной, похожей на ту Сэцуко Нисимура, что сидела на берегу печального пруда без уток.

— Полагаю, вы расскажете полиции о нашем Криотории. Тела эксгумируют и произведут кремацию. Будущая жизнь для них не состоится.

— Не я обещал им бессмертие.

— Никто ничего не обещал, — сказала она. — Все наши пациенты сознательно шли на риск. Воскрешение гарантировать невозможно. Эта отрасль науки очень молода, предстоит еще множество сражений. Люди слишком консервативно относятся к смерти. Конечно, вы обратитесь к властям. Хотя это и означает, что ваш Друг Такэси Исикава никогда не вернется к жизни.

Я припомнил лицо Ночного Портье в тот миг, когда он понял: все кончено. Подумал о Такэси. Даже если через сто лет его сумеют оживить, проценты по ссудам к тому времени достигнут астрономических сумм.

И вдруг я заметил, что кошки ринулись к нам со всех сторон, из каждого угла, они скользили, как тени, задрав кверху пятнистые розовые носы, и глаза их сверкали. Я покосился на Дневного Менеджера — тот держал пакет с каким-то зеленоватым порошком.

— Мне очень жаль, господин Чака, — пробормотал он.

Не успел я спросить, за что он извиняется, как Менеджер швырнул пакетом в меня. Пакет ударил меня в грудь и взорвался. Я пошатнулся и отступил на шаг, крепко сжимая в руке револьвер. Порошок засыпал мне лицо, забился в нос и в рот.

Безошибочно знакомый запах. Судя по густому аромату, не дешевая уличная смесь, а концентрированная, многократно очищенная кошачья мята.

Наркотик для котика.

От первых двух зверюг я увернулся, но третий мутант впился мне в лицо, запустил когти в распухший нос. Я с воплем отодрал кота. Но уже подоспели его чуть более медлительные товарищи, прыгнули мне на живот, ударили в плечи и грудь. Я бился, как припадочный, стряхивая их с себя. Падая, они бороздили мое тело когтями. Бороться смысла не было. Слишком много котов набежало.

Я мог бы выстрелить. Дневной Менеджер и Сэцуко стояли всего в нескольких шагах от меня. Кого-нибудь из них я мог подстрелить. Но что толку?

Зубы и когти, шерсть и кровь, почти беззвучный шорох моей раздираемой плоти. Я упал, перекатился на живот. Сверху наваливались все новые и новые. Пригвоздили меня к полу, погребли под извивающейся массой одуревших четвероногих. Холодный ветер пахнул из двери — Дневной Менеджер и Сэцуко спешили уйти. Я слышал, как хлопают дверцы фургона, слышал, как он отъехал. Но гораздо отчетливее я слышал урчанье и визги котов, дравших мне плечи, затылок, докуда только доставали их когти.

ПРИПЕВ

Интервьюер: Если бы от «Святой стрелы» уцелел только один альбом, какой альбом вы бы хотели сохранить?

Ёси: Тот, который я еще не записал.

(«Мощный аккорд Японии». Последнее интервью)

26

— Дохните на меня.

Доктор Ник в кремовом смокинге, будто сделанном из гофрированной бумаги. То ли сознательно оделся попроще, то ли кто-то украл половину его драгоценностей, и все равно в раздевалке «Павильона № 2 Кикбоксинга Иокогамы» он выглядел чужаком.

А вот Суда в кои-то веки выглядел на своем месте. Длинные светлые и рыжие пряди исчезли, с короткой стрижкой Суда походил на страуса. Аки и Маки растирали его, проделывая при этом странный ритуал (нечто вроде хороший коп/плохой коп), чтобы подготовить его к завтрашнему бою.

— Ты — мужик! Ты, нафиг, — мужик! — орал Аки.

— Представь себе отражение луны в тихих водах, — шептал Маки.

— Ты — прирожденный убийца, чел! Убийца!

— Стань луной и стань ее отражением.

— Ты порвешь это парня в куски, нафиг!

Суда сидел, слушал близнецов, виду него был слегка нездоровый. Двадцать четыре часа до гонга, которым откроется первый профессиональный матч в жизни Суды, и бабочки, видимо, уже порхали у него в животе.

— Дохните на меня! — повторил доктор Ник.

Даже доктор содрогнулся при виде моей физиономии. Сара говорит, что со временем каждый обретает то лицо, которого заслуживает. Хотел бы я знать, мое лицо — правило или исключение, которое подтверждает правило? В зеркало я не заглядывал, но хорошо представлял себе, как выглядит моя физия. «Видок дерьмовый» — так выразился поутру инспектор Арадзиро. Лицо распухло, все в порезах и гноящихся ранках от когтей, но ничего выразительней инспектор Арадзиро не придумал. Видок мой ему не понравился, но врача он вызывать не стал. Его куда больше интересовали мои показания.

Я дохнул на доктора Ника. Грудь сдавлена, глотку словно толченым стеклом забили. Доктор Ник повел носом и слегка покачался на пятках.

— Доброкачественный лимфоретикулез, — объявил он, отходя в сторону и снимая с шеи стетоскоп, которым так и не воспользовался. — Лихорадка от кошачьих царапин.

Аки и Маки дружно повернулись на его слова, оба приоткрыли рот — кто быстрее вспомнит подходящий пример. Но оба не нашлись, что сказать. Так и замерли — глаза вытаращены, рот приоткрыт, близнецы-статуи недоумения.

— Тед Ньюджент, — подсказал я. — Псих из Моторного Города. [149]