– Да ты чего, Лампа, – покачала головой мать хозяина, – мятая картошка, я растолкала ее пестиком, маслом заправила! И кто все слопал? Небось Томас, он как вечером погуляет, так ночью полки обшаривает! Кактус схарчил, теперь от пюрешки ничего не оставил. Ну мужики, что русские, что американцы – разницы никакой! Да и фиг бы с картошкой, новую сгоношу, слава богу, ее полно. Осенью купила у Володьки Сергеева несколько мешков и в подпол спустила. Ща принесу. Эхма, холод-то, лень на двор идти. Ладно, попозже схожу, авось снег с неба валить перестанет. О чем я говорила? Ах да! Прихожу в тот день домой, а у Вали свет горит! Не подумай, я не любопытная, в супружескую спальню без стука не вопрусь. Просто отметила, что они бодрствуют, и в ванную поползла. Щелкнула выключателем. Мама родная! Будто мамай прошел! Зеркало разбито, полотенца на полу, скомканные, все в крови! Стаканы стеклянные для щеток – в осколки! По полу мелочовка раскидана! Испугалась я, забыла про приличия, кинулась к невестке и сыну. Коляна дома не оказалось, а Валя в кровати лежит. Лицо в синяках, шея бордовая, словно ее душили, губа разбита. Я давай ее трясти. Невестка сначала соврала: «Шла домой с работы, поскользнулась, упала и головой о кирпичи, которыми клумба обрамлена, треснулась». Но я ее спросила: «Валюш, на чем же у тебя ноги разъехались? На дворе лето, гололеда нету, дождя третью неделю не было, и камни из сада я еще в мае на жестяные ленты поменяла». Тут-то она заплакала и сказала, что Колян на нее за дело разозлился и поучил как следует.
– И как вы отреагировали? – спросила я.
Баба Нила вынула из шкафчика большую побитую эмалированную миску.
– Нечего матери в семейные дела сына соваться. Колян не пьяница, не сволочь, не наркоман, просто иногда от гнева ум теряет. С пустяка не взбесится, да и Валя сама призналась: за дело он ей глаз подбил. Она ему изменила.
– Это вам Колян сказал? – удивилась я. – Редкий мужчина не бросит супругу, наградившую его рогами.
– Я сама догадалась, – отмахнулась баба Нила. – Валентина потом почти месяц дома сидела. Думаю, ей Эля, первая Николашкина жена, бюллетень спроворила. На тридцать дней в районной поликлинике освобождение не дадут, а в больнице – пожалуйста. Эля в хирургии служит, она доктор. И зубы Вальке она вставила, нисколечко в этом не сомневаюсь. Привела себя Валентина в порядок, челюсть отремонтировала, синяки залечила и на старую работу не пошла, уволилась. Почему? Там у нее положение было, оклад небольшой, но стабильный, могла вперед продвинуться. Есть один ответ: муж ей велел. Колян узнал, что у Вали в любовниках сослуживец… Эхма, все же попрусь за картошкой.
Я выхватила у старухи миску:
– Извините, это я скормила Прасковье пюре, спутав его с кашей. И ведь она повторяла: «Вкусная картошечка», а я подумала: совсем из ума выжила, овсянку от пюре не отличает. Получается, не Прасковья безумная, а у меня в голове туман. Где подпол? Принесу картошку и почищу. Еще раз прошу прощения.
Баба Нила улыбнулась:
– Ерунда, картофеля полно, просто на холод мне переть неохота. Выйди через заднюю дверь, пересеки двор, у забора сарай, в левом углу, в полу, кольцо торчит. Потянешь за него, крышку поднимешь и спускайся. Как в подполе очутишься, справа выключатель. Осторожно пригнись, а то о притолоку шарахнешься, и не задень мою сигнальную веревку с колокольчиками.
Я шагнула к двери и не смогла сдержать любопытства:
– У Николая второй брак?
– Да уж не первый, – подтвердила старуха, – никак мне внучат не родит.
– И Валя поддерживает отношения со своей предшественницей? Редко две жены дружат, – зачем-то продолжила я расспросы.
– Эля хорошая, – заулыбалась баба Нила, – служит в больнице, где челюсти оперируют, там лучшие стоматологи собрались. Мы все к ней ходим. Во, смотри, какие зубки!
Баба Нила открыла рот и продемонстрировала ровный ряд белых клыков.
– Думаешь, это протез, – хитро прищурилась она, – или мост? Или съемная лабуда на присоске? Нет! Эля мне в десну железяки вживила, а уж на них зубы навинтили. На всю жизнь богатство. Если коронка сломается, делов на три минуты. Врач ее снимет и новую сделает.
– Импланты, – кивнула я.
– О, точно! – обрадовалась баба Нила. – Я слово забыла. Элька такая, с ней мигом подружишься, добрая, всем помочь готова.
Я уронила миску, быстро подняла ее и поторопилась в сарай.
Сарай оказался не заперт, внутри был свален всякий милый сердцу русского человека хлам. Ну зачем нужен ржавый остов велосипеда без колес, цепи и руля? Какой смысл хранить старые, покосившиеся деревянные оконные рамы? Что за ценность представляют гнутые гвозди и винты со стертой резьбой? Все это «богатство» следовало оттащить на помойку. Но нет! Наш человек, поставив в доме современные стеклопакеты, прежние рамы отвезет на дачу и спрячет в сараюшке. Зачем? Нет ответа. Ну так, на всякий случай, авось пригодятся. С той же целью россиянин поднимет с земли гвоздик: его можно выпрямить, почистить и сохранить. Если у вас нет домика в деревне, тогда барахлишко копится в чулане. Последний не предусмотрен в квартире? Ничего, зато есть балконы или лоджии. Давно пора устроить конкурс среди москвичей, предложив им показать, что спрятано в подсобках, пылится на антресолях или погибает в других загашниках. Комплекты резины для автомобилей, промасленные ватники, валенки с галошами, лыжи, велосипеды, детские ванночки, корыта, утюги, старые радиоприемники, баки для кипячения белья – это обычный набор. Победа должна достаться тому, кто продемонстрирует нечто оригинальное. Вот одна из наших соседок по блочной башне Ника Перова берегла коробку с носками. Все пары были тщательно скручены в комочки, сложены в пакеты и снабжены наклейками «Сергей», «Илья», «Андрей». Расставшись с очередным мужем, Ника сохраняла его носки. Зачем?! Ну не задавайте глупых вопросов. Сами знаете ответ: вдруг понадобятся.
Я протиснулась между развалинами стола и трупом кресла, нашла кольцо в полу, без особых проблем спустилась вниз, зажгла свет и неожиданно обнаружила в подполье почти армейский порядок. По правую руку высились небольшие деревянные бочки: в одной баба Нила заквасила капусту, в другой засолила огурчики. Слева, в загончике, свалена гора картошки, поодаль – меньшие пирамиды из свеклы и моркови. Прямо по курсу я увидела полки с банками, с потолка свешивались сетки с репчатым луком. Бабе Ниле мог позавидовать самый запасливый хомяк.
Набрав в миску клубни, я вылезла в сарай. В отличие от подпола, тут электрической лампочки не было. Свет поступал через небольшое окно, его вполне хватало, чтобы рассмотреть крупные предметы, а вот всякая мелочь тонула в сумраке.