Кейд загадочно ухмыльнулся. Он-то выписал DVD и целую гору кукольного добра еще полтора месяца назад. В таком деле нельзя рисковать. Вдруг раскупят? Сейчас все подарочки надежно запрятаны на верху его шкафа.
— Ник! — вдруг воскликнула Элла. — А ты что заказала Санте?
— Я не жду подарков от Санты, ведь я уже взрослая.
Кейд предупреждающе прокашлялся:
— В «Ваминда-Доунс» Санта приносит подарки всем.
В глазах Николь мелькнуло понимание.
— Каждый год, — поведала Элла, — Санта приносит Хэрри огромную коробку шоколадных конфет и… и… что-то в бутылке.
Николь быстро взглянула на Кейда:
— Духи?
— «Бейлис айриш крим», — сознался он.
Ее губы дрогнули.
— Ой, ты знаешь, Элла, именно это я бы тоже хотела получить от Санты!
— Как? Машинку для Барби?! — изумилась девочка.
— Она у меня уже есть! — поклялась Николь. — Санта принес, когда мне было шесть лет.
Кейд нахмурился. Коробка имбирных пряников в шоколаде и бутылка ликера вдруг показались ему совершенно не подходящим подарком для Николь.
— А если бы вы могли получить все, что угодно, что бы вы попросили?
Она пожала плечами. Похоже, вопрос ее совершенно не волновал, и его это беспокоило.
— Кроме лошади, — настаивал Кейд. — Было ведь что-то, о чем вы мечтали все детство, но так никогда и не получили?
Николь устремила взор в небо, припоминая.
— Любовные романы! Когда я была подростком, я их обожала. И попросила к Рождеству коллекцию любовных романов. А получила полное собрание сочинений Джейн Остин в кожаном переплете. Строго говоря, это тоже любовные романы, и, поймите меня правильно, я люблю Джейн Остин, но… но я не это просила. — Николь нахмурилась. — Давненько я не держала в руках любовного романчика!
Она тряхнула волосами, отгоняя непрошеные мысли, но, Кейд заметил, сделала это очень осторожно, чтобы не разбудить заснувшую у нее на руках Холли. Какие романы? Он смотрел на нее, баюкавшую его дочь.
— Вы похожи на Мадонну с младенцем.
Она фыркнула:
— Поверьте, во мне нет ничего святого, слово даю!
Кейд едва сдержал смех. Она вмиг напряглась и снова начала проделывать все эти свои дурацкие штучки — делать вид, что ничего такого не говорила, тогда как говорила, и это было остроумно, и заставило его рассмеяться. И конечно, все испортила.
— Мне пора. — Кейд поднялся с травы.
— Пока, пап.
Он почти ушел. Но вернулся.
— Вечером полежите в горячей ванне. Мускулы будут не так болеть.
И вот тут уж он ушел по-настоящему, чуть ли не бегом. Потому что перед ним замаячила картинка: Николь в пенной ванне, глаза полузакрыты, губы полуоткрыты… Надо убираться подобру-поздорову!
А десять дней спустя прибыла его родня. Мать и весь ее багаж — на одном самолете, сестра с пятилетними сыновьями-близняшками — на другом. Зять должен был присоединиться к ним позже, в сочельник. Именно об этом Кейд и мечтал, именно так он и планировал — шумное, веселое Рождество в кругу большой семьи. Он заметил, что Николь держится в тени. Вообще-то он изо всех сил старался замечать ее как можно меньше, но…
Например, он никак не мог не заметить, какими глазами она смотрит на конфетницу с шоколадным драже, которую Хэрри поставила в гостиной. Рядом красовались фруктовые пирожные и песочное печенье, но именно на изюм в шоколаде Николь смотрела тяжело, неотступно, пристально. В душе он посмеивался над ее муками и все ждал, когда же она запустит руку в вазу и, наконец, как следует проникнется духом Рождества. А она все держалась, хотя, кажется, ее магнитом тянуло к этому изюму.
Когда дело дошло до рождественских гимнов, он увидел, что ее глаза затуманились, хоть она и улыбалась. А потом и вовсе незаметно выскользнула из дома на веранду. Дети были с бабушкой и тетей и поэтому не заметили ее побега. Никто, кроме него, не заметил. Кейд стиснул зубы, досчитал до десяти — как раз десять дней оставалось до Рождества, — а потом последовал за нею в темноту ночи.
Николь, ухватившись за перила, смотрела на звездное небо и поражалась, что такая красота вообще существует в реальности. На эту сторону веранды не доходил свет из окон и дверей, а пение доносилось едва слышно, и оттого, казалось, звезд было еще больше и светили они еще ярче.
И тут шестое чувство подсказало ей: Кейд… Волнение, которого она совсем не желала испытывать, охватило ее. Она не стала оборачиваться:
— Вы должны быть сейчас со своей семьей.
— Точно так же, как и вы.
Она повернулась к нему:
— Но это же не моя семья, Кейд. Кроме того, Элле и Холли нужно дать возможность пообщаться с бабушкой, тетей и братьями, так чтобы я не мешала. И не беспокойтесь, я слежу за временем — мы вовремя пойдем спать. Еще полчасика.
— Три пункта. — Его голос прозвучал резковато. — Во-первых, вы не мешаете. Во-вторых, в «Ваминда-Доунс» вы — часть семьи. И в-третьих, я попросил Хэрри уложить девочек. Я же видел, как много вы сегодня помогали с готовкой.
Его якобы беспристрастность ее раздражала. И тон этот ей не нравился.
— Пункт первый. — Николь подняла палец. — Я здесь для того, чтобы выполнять свою работу, и мне не нужно, чтобы кто-то делал ее за меня. И второе. Я тоже имею право провести пару минут наедине с самой собой. Только так, чтобы при этом вы не выпрыгивали из темноты с этим вашим «Ага-а, ты снова портишь Рождество!»
Именно поэтому она и улизнула из гостиной. Все это рождественское веселье отозвалось в ней такой тоской! Николь боялась, что в любой момент может при всех разрыдаться. Вот это был бы рождественский номер!
— Я не выпрыгиваю!
Потрясение в его голосе заставило ее устыдиться. Вообще-то он всего лишь хотел, чтобы его дети весело провели Рождество. А все ее заморочки — не его вина. Ей нужно продержаться еще полторы недели.
— О’кей, давайте вернемся в гостиную. Я перевела дух и теперь смогу снова противостоять вазе с шоколадным драже. Мой план — насчет здорового питания, помните? — все еще работает. Кроме того, мы, по-моему, еще не пели «Добрый король Венцеслас», а это моя любимая…
— Нет.
От одного-единственного его слова ее бросило в жар, хотя, возможно, дело было еще в том, что он обхватил ее руку повыше локтя, не позволив ей уйти. Нет? Что «нет»? Почему «нет»?
— Николь, это не просто работа!
У нее хватило ума промолчать. Она давно заметила — родители всегда уверены, что воспитание их маленьких Джонни и Джейн — это не «просто работа», а благословение Божье. Может, он неправильно ее понял, когда она заявила, что не является членом их семьи? Может, он расценил эти слова как то, что ей безразличны Элла и Холли? Но это же не так. Она очень привязалась к девочкам. Конечно, от этого работа не переставала быть лишь работой. И, как бы радушны ни были Хиндмарши, она не превращалась в члена их семьи. Здесь не на что обижаться, здесь не о чем сожалеть. Это ведь правда, простая и бесспорная. Но как же ей хотелось и в самом деле быть членом вот такого семейства!