– Раз ты адвокат, значит, ты сможешь добиться аннулирования брака? – выпаливаю я, в очередной раз не сумев вовремя прикусить язык.
– Аннулирования брака? – Лоркан внимательно смотрит на меня. У него такое озадаченное лицо, что я едва удерживаюсь от смеха. – А-а, понимаю… У вас макиавеллиевский ум, мисс Грейвени, – говорит он после паузы.
– Просто я люблю смотреть на вещи с практической точки зрения.
– Значит, Бен и твоя сестрица действительно до сих пор не… Эй, что там происходит?!
Проследив за его взглядом, я вижу, что пожилая женщина в нашем ряду – та самая, с которой Лоркан поменялся местами, – держится за сердце и жадно хватает ртом воздух. Какой-то подросток рядом с ней испуганно озирается по сторонам.
– Эй, есть здесь врач? – кричит он. – Позовите скорее врача!
– Я врач-терапевт. – Мужчина в простом полотняном костюме спешит по проходу. – Это твоя бабушка?
– Нет. Я никогда прежде ее не видел! – В голосе подростка звучат панические нотки, и я его хорошо понимаю. Пожилая леди рядом с ним выглядит, мягко говоря, не слишком здоровой. Правда, говорить она еще может: доктор ее негромко о чем-то спрашивает, а она отвечает. Потом он тянется к ее руке, чтобы проверить пульс… и тут рядом с нами появляется стюардесса с французской косичкой.
– Сэр, – говорит она, слегка задыхаясь от волнения, – не могли бы вы помочь?..
Помочь? Черт побери, да ведь она к Ричарду обращается!
Ричард понимает это одновременно со мной, понимает он и причину. Стюардессы на борту (спасибо Ною!) думают, что он врач, тогда как на самом деле в медицине Ричард разбирается еще хуже, чем я. Ситуация складывается, откровенно говоря, неприятная, и мы с Ричардом испуганно переглядываемся.
– У нас здесь есть специалист по сердечным болезням, – сообщает стюардесса Полотняному Костюму. – Леди и джентльмены, прошу вас сохранять спокойствие и не покидать своих мест, – добавляет она, обращаясь ко всем пассажирам. – У нас на борту находится знаменитый кардиохирург, ведущий врач лондонской клиники на Грейт-Ормонд-стрит. Он окажет пассажирке всю необходимую помощь.
Ричард умоляюще глядит на меня.
– Нет!.. – шепчет он. – Правда… Я не могу!..
– Давай, дядя Ричард! – звонко кричит Ной. – Вылечи скорей эту старую леди!
Врач-терапевт выглядит оскорбленным в лучших чувствах.
– На мой взгляд, у пациентки банальный приступ стенокардии, – едко говорит он, выпрямляясь. – Моя медицинская сумка со мной, поэтому, если вы не против, я готов оказать ей посильную помощь. Впрочем, если вы считаете, что мой диагноз неверен…
– Нет, нет, все правильно! – испуганно бормочет Ричард. – Это она… Как вы сказали? Сте… стенкокардия. Я узнаю́ симптомы.
– Я дал больной таблетку нитроглицерина под язык. Вы не возражаете?
О господи! Ричард выглядит совершенно растерянным и подавленным.
– Я… – бормочет он. – Я…
– Мистер Финч никогда не практикует на борту самолета, – спешу я прийти к нему на помощь. – У него, э-э… фобия!
– Да-да! – кивает Ричард, бросая в мою сторону благодарный взгляд. – Именно… Я никогда… У меня страх перед полетами…
– С тех пор как мистер Финч попал в авиакатастрофу, он боится летать, – продолжаю я сочинять на ходу и даже вздрагиваю, словно мне тоже страшно вспоминать пережитый кошмар. – Вы, наверное, помните? Рейс 406 в Бангладеш…
– Пожалуйста, не напоминай мне!.. – удачно подыгрывает Ричард.
– Извини. – Я мрачно киваю. – Мистер Финч до сих пор вынужден посещать психолога.
Врач-терапевт смотрит на нас так, словно нам обоим нужен психолог, а лучше – психиатр.
– Что ж, удачно, что я оказался под рукой, – резюмирует он и снова поворачивается к пациентке, а мы с Ричардом дружно вздыхаем. Его лоб блестит от испарины, а у меня дрожат коленки. Стюардесса разочарованно качает головой и движется вдоль прохода дальше.
– Слушай, Флисс, ты должна поговорить с Ноем! – горячо шепчет мне на ухо Ричард. – Это черт знает что! Если он и дальше будет выдумывать обо мне невероятные истории, это рано или поздно закончится крупными неприятностями!
– Извини, – шепчу я в ответ. – Поговорю. Обязательно.
Тем временем пожилую леди поднимают с кресла и уводят куда-то в хвост самолета. Помогавший ей врач и член экипажа, которого я раньше не видела, что-то напряженно обсуждают. Через пару минут оба исчезают за занавеской, отделяющей наш салон от самолетной кухни. Некоторое время ничего не происходит, но Ричард продолжает напряженно смотреть перед собой. Должно быть, благосклонно думаю я, он искренне беспокоится о пожилой леди, которой не смог помочь, и корит себя за то, что в юности не избрал карьеру кардиохирурга. Впрочем, до этого он, быть может, и не доходит, но в том, что ему жаль старушку, я не сомневаюсь. Ричарда я хорошо изучила и знаю, что у него доброе сердце.
– Слушай, скажи мне… – Ричард поворачивается ко мне. – Ты точно знаешь, что они этого еще не сделали? Ну, ты понимаешь, о чем я?..
В первую секунду я ничего не понимаю: ни кто такие эти «они» и что они должны были сделать, но потом до меня доходит. Да-с. Глупо с моей стороны. В конце концов, Ричард – всего лишь мужчина, а мужчины способны думать только об одном.
– Нет, насколько мне известно.
– Наверное, у Бена просто не стои́т, – глубокомысленно заключает Ричард, и его лицо озаряется улыбкой торжества.
– Боюсь, причина в чем-то другом, – улыбаюсь я, но он меня не слушает.
– Это единственное объяснение, – заявляет Ричард. – У него не стои́т!
– Что не стои́т? У кого? – с интересом спрашивает Ной.
Только этого не хватало! Я бросаю на Ричарда предостерегающий взгляд, но он целиком поглощен своим триумфом и ничего не замечает. Глядя на него, я думаю, что в психоанализе наверняка есть длинный, как поезд, немецкий термин, означающий «сугубую радость, которую мужчина испытывает, узнав о половом бессилии соперника». Именно такую радость переживает сейчас Ричард. Без вопросов.
– Вот бедняга!.. – лицемерно добавляет он, заметив, что я гляжу на него с глубоким неодобрением. – Нет, Флисс, я действительно ему сочувствую. Надо же, как не повезло бедолаге!
– С чего ты вообще это взял? – спрашиваю я.
– У него же медовый месяц, так? А какой мужчина не может заниматься этим в свой медовый месяц? Только полный импотент!
– Чем заниматься, дядя Ричард? – снова встревает Ной.
– Ничем, дорогой, – говорю я спокойно (иногда у меня бывает просто ангельское терпение). – Это все скучные, взрослые вещи. Тебе это будет совершенно неинтересно.
– А полный импотент – это какой? – продолжает допытываться мальчуган. – Такой очень толстый дядька, у которого не стои́т скучная, взрослая вещь?