Финн опустил глаза и взглянул на свои руки, мертвой хваткой стиснувшие письмо и газету. Он разжал пальцы и расправил конверт.
— Оно от моей матери.
— От матери? — Александра явно обрадовалась, непонятно только чему, и довольно рассмеялась. — Тогда это не так интересно. Где живет ваша мать?
— В Ричмонде.
— Как мило. Вы часто ее навещаете?
— Лишь иногда.
Он бросил письмо и газету на стол и скрестил руки на груди, не зная, что делать с самим собой, смущенным и озабоченным подростком-переростком. Почему-то он боялся, что леди Морли прочтет его мысли. С нее станется — слишком уж она восприимчива и проницательна.
Александра снова засмеялась:
— Вижу, мне давно пора вас покинуть. Я и так злоупотребила вашим гостеприимством.
— Ничего страшного.
— О да, это написано у вас на лице. Вам очень хочется, чтобы я наконец убралась из мастерской и оставила вас в покое.
Она подошла ближе и положила ладонь на его руку. Ее глаза смотрели напряженно и серьезно, от теплой кожи исходил едва ощутимый аромат лилий.
— Хотя, не стану скрывать, мне бы очень хотелось остаться и понаблюдать. Ваша работа так интересна… Ох!
Она развернулась и бросилась к двери раньше, чем одурманенный мозг Финна среагировал на знак опасности.
— Берк! Берк! Где ты? Куда ты подевался, отшельник чертов? — И потом после изумленной паузы: — Бог ты мой!
В дверном проеме появился герцог Уоллингфорд, весь усыпанный гусиным пухом и с искаженной яростью физиономией.
Александра в изумлении наблюдала как герцог разинул рот, словно возмущенная матрона, и замер на пороге.
— Леди Морли! — после краткой паузы ахнул он, переводя взгляд с нее на Берка и не замечая клочьев гусиного пуха, которые слабый ветерок сдувал с его головы и медленно кружил в солнечном свете.
— Боже правый, — воскликнула она, уставившись на довольно крупный клок пуха, который планировал возле левого уха герцога, намереваясь опуститься на его плечо. Она никак не могла собраться с мыслями. — Ваша светлость, неужели гусь победил?
Уоллингфорд ткнул указательным пальцем в направлении широкой измазанной маслом груди мистера Берка:
— Я мог ожидать такого поведения от Пенхоллоу, но от тебя…
— Успокойся, Уоллингфорд, — сказал Финн спокойным и уверенным голосом. — Леди Морли всего лишь принесла почту. Письмо от моей матери. — И он указал на столик, где лежало так и не распечатанное письмо.
— Принесла почту? Как бы не так!
Глаза Уоллингфорда, побелевшие от злости, переместились на Александру.
— Вы всегда были беспринципной интриганкой, леди Морли. Но такого я не ожидал даже от вас — совращать бедолагу при дневном свете! — И он повел рукой, вероятно, указывая, как светло вокруг.
— Вовсе нет! — воскликнула Александра, прикрыв рукой бешено пульсирующую жилку на шее. — Вы испорченный человек, Уоллингфорд, и всех окружающих считаете такими же. Все слуги заняты приготовлением сыра.
— Кстати, насчет сыра, — начал Финн.
— …поэтому я и принесла письма сама. Обычный добрососедский жест!
Она постаралась вложить в свой тон твердость и возмущение в нужных пропорциях, но не была уверена в результате. По правде говоря, она пребывала в замешательстве. Спускаясь по покрытым виноградными лозами террасам, Александра тщательно спланировала предстоящую встречу с Берком, намереваясь сохранять спокойствие, но быть чуть-чуть игривой. Она, если можно так выразиться, проложит путь для будущих визитов. Разумеется, она не планировала ничего бесчестного. Никакого обмана или соблазнения. Она возьмет лишь то, что он будет готов предложить.
Но потом он посмотрел на нее с высоты своего роста, и под напряженным взглядом его потрясающих зеленых глаз у нее неожиданно задрожали колени; и она была вынуждена прислониться к машине, чтобы устоять на ногах. Александра почувствовала себя запятнанной и корыстной, жаждущей чего-то в высшей степени соблазнительного, но недоступного. Желание не исчезло и сейчас. Оно стискиваю горло, мешая говорить.
Уоллингфорд с большим достоинством выплюнул пух.
— Прекрасно. Вы принесли почту? Теперь можете идти.
— Послушай, Уоллингфорд, — хмуро сказал мистер Берк, — может быть, хватит? Намерения леди Морли были самыми честными.
— А твои? — Уоллингфорд казался величественным в гневе, насколько величественным может быть человек, осыпанный гусиным пухом.
Александра видела, как губы мистера Берка дрогнули в усмешке, осветившей все его красивое лицо, и боль, стиснувшая горло, стихла, уступив место веселому ошеломлению.
— Судя по твоему виду, друг мой, мои намерения были намного честнее, чем твои, — усмехнулся Финн. — Бедный старый гусь! Надеюсь, ты был не слишком жесток.
Физиономия Уоллингфорда стала малиновой, и Александра почувствовала глубочайшее удовлетворение.
— Да, ваша светлость, расскажите нам о гусе. Если же история слишком постыдна для женских ушей, я буду рада подслушать ее с другой стороны двери.
— Не было никакого гуся, леди Морли, — прорычал Уоллингфорд.
Он запустил пятерню в свою густую шевелюру, чтобы отряхнуть волосы, и потрясенно уставился на моментально окружившее его белое облако. Потом устремил ненавидящий взгляд на Александру:
— Это все ваша проклятая сестра! Снова она!
— Что? Вы совратили мою сестру?
— Ты сказал снова? — добавил мистер Берк. — Послушай, Уоллингфорд, ты ведешь себя безнравственно!
Рот герцога открылся и сразу закрылся. Александра услышала, как клацнули его зубы.
— Да пошли вы оба! — заорал он и бросился прочь из мастерской.
— Подождите! — Александра, смеясь, побежала за ним. — Я требую, чтобы вы рассказали подробности.
— Подробности — не ваше собачье дело!
— Что за язык, Уоллингфорд!
Герцог остановился, развернулся на каблуках и ткнул пальцем в направлении Александры.
— Ваша сестра — всего лишь грубая и плохо воспитанная девица, вредная… — Он замолчал в поисках подходящего слова.
— Сорвиголова? Чертенок? — услужливо подсказала Александра.
— Сорванец? — предположил мистер Берк.
— Ведьма! — завопил Уоллингфорд. При этом он задрожал от ярости, и с него опять посыпался пух. Губы герцога нервно задвигались — он явно стремился найти подходящий эпитет, но успеха не достиг.
— Возможно, мне следует уточнить детали у бедняжки Абигайль? — полюбопытствовала Александра, пряча улыбку.
— Так сделайте это! — взревел герцог, который, судя по цвету его лица, был близок к апоплексическому удару.