Его пальцы едва не раздавили стакан.
— Мои альфы и омеги в полном порядке, уверяю вас, леди Морли, — заверил Уоллингфорд, который выглядел чрезвычайно довольным собой. — А теперь, леди, прошу меня простить.
Он аккуратно положил свою салфетку на стол рядом с тарелкой, встал и вежливо поклонился.
— Я удаляюсь и оставляю вас в более приятной компании.
Он быстрыми шагами вышел из комнаты и хлопнул дверью так, что на столе зазвенела посуда.
— Почему-то мне кажется, — медленно проговорила леди Морли, — что нас всех только что одурачили.
На следующее утро Александра явилась в его мастерскую ровно в десять часов утра, как раз в тот момент, когда Финн вышел, чтобы справить нужду у старой оливы.
Ее звонкий голос был слышен далеко вокруг.
— Мистер Берк, вы здесь? — Затем раздался треск и грохот. — О Боже!
Ад и проклятие! Финн поспешно натянул штаны и застегнул пуговицы.
— Не шевелитесь! — завопил он и бросился обратно в мастерскую, на ходу перебирая в уме возможные варианты причин грохота. Тревога заставила его забыть о нетерпении и страхе, с которыми он все утро ждал ее появления.
— Не буду, — пискнула она.
Секундой позже он ворвался в мастерскую. Его гостья неподвижно стояла рядом с машиной, одетая в то же платье, что и накануне, но дополненное белоснежным фартучком — совершенно неуместной вещью в его мастерской. Вокруг его долгожданной посетительницы были рассыпаны гаечные ключи разных форм и размеров.
Финн с облегчением вздохнул. Слава Богу, она ограничилась тем, что опрокинула ящик с инструментами.
— Все в порядке, леди Морли, это всего лишь инструменты, — успокаивающе произнес он, наклонился и стал их собирать.
— Мне очень жаль, — заверила она и тоже наклонилась рядом с ним. — Похоже, как только я появляюсь, у вас здесь приключается какая-нибудь неприятность. Не будь я такой законченной эгоисткой, немедленно оставила бы вас в покое.
Она бросила гаечный ключ в ящик для инструментов, потянулась за вторым ключом, но его уже взял Финн, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Финна захлестнула горячая волна непередаваемых ощущений.
— Ой, простите! — воскликнула Александра и отдернула руку так резко, что едва не потеряла равновесие.
— Ничего страшного, — ответил вежливый Финн, чувствуя при этом, как горит его рука.
Он бросил последний ключ в ящик и выпрямился.
— Итак, вы пришли, — сказал он, чтобы нарушить молчание.
— Да, я пришла, — не стала спорить Александра. На мгновение она опустила глаза и скользнула взглядом по его ширинке.
У Финна вспыхнуло лицо. Вероятно, он оставил пуговицу незастегнутой или из прорехи высунулся уголок рубашки.
Или еще хуже.
Он поспешно повернулся к своему рабочему столу, где лежал его рабочий халат, и натянул его, так и не осмелившись взглянуть вниз и выяснить, что привлекло внимание леди Морли.
«Финеаса Берка, — напомнил он себе, — не волнуют подобные пустяки. Финеасу Берку есть о чем думать, кроме несущественных деталей одежды».
Он медленно застегнул халат и припомнил фразы, заготовленные накануне ночью на случай, если этой беспардонной леди все же хватит дерзости прийти.
— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, леди Морли, что вы не в светском салоне. — Он снова повернулся к ней. Рабочая одежда представилась ему щитом из масла и копоти, способным защитить от ее агрессивной женственности. — Это мастерская.
Александра скромно опустила глаза:
— Я понимаю.
— Более того, это моя мастерская. У меня здесь полно работы, и я не могу отвлекаться, чтобы ублажить женскую чувствительность.
— Конечно, нет.
— Временами я бываю неделикатным.
Она отмахнулась:
— Ругайтесь, сколько хотите, мистер Берк.
— Я буду приказывать и ожидать выполнения.
— Я — сама исполнительность.
— Здесь много грязи и машинного масла.
— Я принесла с собой фартук, — указала она на белоснежный, отделанный тонкими кружевами предмет женского туалета, который повязала на талию.
Финн откашлялся и продолжил:
— Боюсь, в мастерской нет туалета.
— Я догадалась. — Она посмотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд был твердым и уверенным, все ее красивое личико было проникнуто решимостью.
Финн сделал шаг к ней и уверенно встретил ее взгляд.
— И еще одно. Вы пришли сюда как ученый и ничего больше. Я не стану терпеть ваши женские штучки, леди Морли.
Александра насмешливо приподняла брови. У нее были замечательные брови, аккуратные и высокие, не слишком тонкие, красиво изогнутые. Когда она их поднимала, как сейчас, не приходилось сомневаться, что она бросает собеседнику вызов.
— Боюсь, я не совсем понимаю вас, мистер Берк. Неужели у вас на уме что-то другое?
— Определенно нет. Но вы уж меня простите, если я не вполне доверяю вашим побуждениям.
Женщина улыбнулась:
— Позвольте вас заверить, мистер Берк, вы совсем не так неотразимы, как думаете.
Она сказала это легко, почти безразлично, но ее слова пробили изрядную брешь в его броне.
— Моя дорогая леди Морли, я бы никогда не осмелился предположить, что в вашем расчетливом сердце таятся теплые чувства ко мне, — проговорил, точнее, прорычал он. — Но я вполне могу представить, как вы, проведя час-другой в моем обществе, отправляетесь к моему другу Уоллингфорду и объявляете, что выиграли пари. В результате нам придется уехать из замка.
Александра не ответила. Финну показалось, что он слышит, как его слова, суровые и холодные, заполнили ледяное молчание, повисшее между ними. Его нарушил лишь крик какого-то зверька. То ли это была белка, возвещавшая всему миру о найденном вкусном орешке, то ли другой грызун, почувствовавший соблазнительный запах бутерброда с ветчиной, лежавшего в кармане плаща Финна, и набиравшийся смелости, чтобы войти в дверь и отыскать лакомство.
— Понятно, — наконец произнесла она. Ее голос звучал тихо и мягко, что было совсем на нее не похоже, лицо оставалось непроницаемым. — Конечно, я корыстна, мелка и тщеславна, испорчена ленивой и бесполезной жизнью. Да, все это правда. Полагаю, никто из моих друзей не станет этого отрицать.
— Извините, — сразу пошел на попятную Финн, — я говорил, не…
Александра остановила его движением руки:
— У меня, конечно, много грехов, мистер Берк, но есть и собственный кодекс чести. Поверьте, есть. Я предана своим друзьям. Возможно, в ваших глазах это значит немного, но поскольку это моя единственная добродетель, я отношусь к ней со всей серьезностью.