Финн судорожно вцепился в ее волосы. Губами и пальцами она чувствовала, как напряглись — окаменели — его мышцы. Он приближался к вершине. И вот он сильно дернулся и, издав утробный крик, попытался высвободиться.
— Нет! — Александра тряхнула головой и не позволила ему выйти из нее.
Постепенно его тело перестало содрогаться и расслабилось. Александра прижалась лбом к животу мужчины, собираясь с мыслями, наслаждаясь его вкусом. Теперь его руки нежно гладили ее волосы. Откуда-то издалека донесся плеск воды.
Она встала и обняла мужчину.
— Спасибо, — прошептала она и украдкой поморщилась — болели колени.
У него мелко задрожала грудь. Смеется?
— Господь всемогущий, Александра, и ты еще меня благодаришь? Меня?
— Это было красиво.
— Боже! — Финн прижал ее к груди, сотрясаясь от смеха. — Александра, ты неподражаема. Господи, прости меня!
— За что Бог должен тебя простить?
— Да так… ничего особенного… Господи!
Наконец Финн окончательно расслабился, прижал Александру к себе и замер. Ей было очень уютно в его объятиях — теплых, крепких и надежных. Она чувствовала его руку, поглаживающую ее спину, грудь, поднимающуюся и опускающуюся под ее щекой, дыхание, шевелящее волосы на макушке. В какой-то момент он развязал ленты, и маска упала на песок.
— Ты позволишь мне ехать в Рим?
Финн не сразу ответил. Сначала он приподнял ее голову и пытливо заглянул в глаза. Его лицо все еще было скрыто маской.
— Александра, скажи, зачем ты пришла ко мне в мастерскую в тот самый первый раз? Почему захотела помогать мне с автомобилем?
Его глаза, казалось, проникали прямо в душу.
— Не знаю. Думаю, я хотела найти способ узнать тебя лучше, поэтому воспользовалась первым попавшимся предлогом.
Его пальцы ласкали высокие скулы.
— Это правда, Александра? Других причин нет?
— Конечно, — заверила она, и ее руки скользнули под его рубашку.
Интересно, какого черта все это значит? Он не может ничего знать о манчестерском заводе. Ему просто неоткуда узнать. Да она и не вспоминала о проклятой компании уже много недель. Таким неприятным мыслям не было места в любовном дурмане, во власти которого она пребывала все последнее время. Леди Морли из лондонского общества была другой женщиной, которой и принадлежали акции автомобильного завода.
— И в любом случае какая сейчас разница?
— Может быть, очень большая разница, Александра.
Она схватила его за рубашку.
— Возможно, мои намерения не были чисты вначале, — выпалила она, — но теперь они чисты, Финн. Я принадлежу тебе.
— Откуда мне знать, Александра? — усомнился Финн, пальцы которого в это время машинально перебирали шелковистые пряди. — Ты заманивала меня, пока я не стал твоим созданием, твоим преданным слугой. Возможно, я все это время обманывался? Только круглый дурак мог решить, что маркиза Морли по уши влюбилась в ирландского ублюдка, положение которого намного ниже ее собственного. И что она откажется от титула, от своей прежней жизни, места в лондонском обществе ради того, чтобы быть с ним.
— Ты знаешь, что все это больше ничего для меня не значит. Финн, что случилось? Что я сделала? — с мольбой в голосе вопрошала Александра, к глазам которой подступили слезы.
Она почувствовала, что от нее ускользает что-то очень ценное и важное, а она никак не может это остановить.
Финн ничего не ответил, только внимательно смотрел на нее, словно чего-то ждал.
Она открыла рот, чтобы произнести хотя бы звук и нарушить невыносимое молчание, но в этот момент руки Финна замерли.
— Финн? — Но в этот момент она тоже услышала то, к чему прислушивался он: звук шагов по камням, дребезжание гальки, злой мужской голос.
Финн сделал шаг вперед. Под его ногами хрустнуло стекло.
— Лимонный напиток! С тобой все в порядке?
— Тише! — Он прижал ее к стене лодочного сарая. Мимо пробежала и скрылась за деревьями женщина в маске.
— Черт побери, Абигайль!
Заскрипели камни. Из-за угла лодочного сарая появилась массивная фигура — темный силуэт на фоне серебристой воды озера — и неуклюже затопала босыми ногами по камням.
Мужчина был полностью обнажен.
— Уоллингфорд! — потрясенно пробормотала Александра.
Герцог остановился и повернулся к ним. Его фаллос покачивался в такт движениям.
— Куда она пошла? — прорычал он.
Финн указал направление взмахом руки:
— Она скрылась там за деревьями, старик.
Александра уткнулась лицом в грудь Финну и замерла.
— Уоллингфорд! — окликнул он друга.
Шаги стихли.
— Какого черта тебе надо? — рявкнул герцог.
— Удачи тебе, старик.
— Да пошел ты… проклятый ирландский ублюдок.
Они прислонились к стене лодочного сарая, обессилев от хохота. Напряжение исчезло.
— Позволь, я помогу тебе, — сказала Александра и быстро привела в порядок его одежду. Застегнув все пуговицы, она потянулась к его лицу, сняла маску, отбросила ее в сторону и принялась целовать его губы, щеки, подбородок.
— Александра, — снова заговорил он. — Ты должна сказать мне правду.
— О чем?
— Обо всем этом. О тебе и обо мне. И о наших делах. Ты должна мне доверять. Ты мне нужна, я тебе верю. И поэтому могу простить все. — Финн уже не злился, не был напряжен. Он говорил мягко и встревоженно.
Александра замерла.
Что она могла сказать? «Ты знаешь, когда мы здесь поселились, я решила последить за тобой. С самого начала я пыталась понять, располагаешь ли ты информацией, которую я могла бы обратить себе на пользу. Понимаю, это дурно с моей стороны, но у меня есть сестра, которую я должна выдать замуж, да и собственное положение надо поддерживать…» Да, и он, конечно, все поймет правильно.
— Я уже говорила, Финн. Я не могла признаться даже самой себе, что хочу тебя, хочу узнать тебя лучше. Мне нужно было оправдание. Но все изменилось. Это ты изменил меня, и еще Италия, и удаленность от Лондона. Только здесь я поняла, что все внешние атрибуты, которые я так высоко ценила всю свою сознательную жизнь, ничто по сравнению с этим. — Она потянулась к его губам и жадно поцеловала. — Только это имеет значение, Финн. Теперь я думаю только о тебе, моей сестре и кузине. Только позволь мне доказать, что…
Александра почувствовала, как напряглись его руки. Насторожившись, Финн стал куда-то всматриваться сквозь деревья.
— Что? — нахмурилась она.
— Проклятие! — воскликнул он, выпустил ее из рук и бросился бежать. — Тысяча чертей!