Громкий рев, такой, что закладывало уши, не давал сосредоточиться. Серебряный оторвался от изучения нехитрого ассортимента коммерческого ларька, огляделся в поисках источника звука и нахмурился. В пяти метрах от него щекастый младенец раскачивал хлипкую коляску и орал на чем свет стоит. Никого из взрослых поблизости не наблюдалось. Серебряный пожал плечами и отвернулся: если родная мать считает возможным оставлять ребенка без присмотра, то ему, постороннему, какое дело! Лучше уж подумать о сигаретах. Те, что он курил обычно, внезапно закончились, а те, что лежали в витрине ларька, не внушали никакого доверия. Конечно, можно было потерпеть до дома и не рисковать здоровьем, но курить хотелось невыносимо.
Эх, лучше бы он отправил за сигаретами Степана! Тот в «народных марках» разбирался намного лучше. Но последние два дня водитель находился в душевном раздрае из-за болезни жены Аннушки, и Серебряный решил его не тревожить. Решил, и сам удивился своему альтруизму. А уж как удивился Степан, когда босс, великий и ужасный, изъявил желание собственнолично сгонять за сигаретами! Серебряный спиной чувствовал недоуменный взгляд шофера.
«Мальборо», — решил он наконец и полез за бумажником.
Младенец продолжал орать.
Серебряный расплатился за сигареты, прочел предупреждение Минздрава о вреде курения и распечатал пачку. Сигарета была мерзкой. Он вдохнул едкий дым и закашлялся. Курить расхотелось.
Младенец продолжал орать.
Серебряный смял пачку, швырнул в урну, собрался уходить.
Младенец перестал орать и начал хрипеть.
Серебряный развернулся, скрипнул зубами и, дивясь собственному человеколюбию, направился к ребенку. При виде незнакомого хмурого дядьки младенец заинтересованно замолчал.
— Ты чего буянишь? — Наверное, он спросил что-то не то или не тем тоном, потому что младенец вдруг опять зашелся истошным воплем.
Угораздило же! Серебряный беспомощно огляделся, в надежде обнаружить поблизости беспутных родителей. Никого! Только удивленно таращащиеся прохожие.
— Тихо ты! — Он потряс коляску.
Младенец замолчал и улыбнулся щербатым ртом.
— Ну, все! — Рукавом пиджака Серебряный вытер вспотевший лоб. — Ты тут посиди, помолчи, а дядя пойдет…
За спиной послышался тихий рык, Серебряный обернулся и окаменел — в пяти метрах от него стоял огромный ротвейлер. Позвоночник сковало холодом. Он ненавидел и боялся собак. Это была его единственная, но неистребимая фобия. Он не выносил присутствия рядом с собой даже безобидных болонок и йоркширских терьеров. Он бросил любовницу, как только та решила завести собачку. Это четырехлапое чудовище не было безобидной болонкой. Оно в упор смотрело на Серебряного и недобро скалилось. Влип!
— Тише, собачка, тише…
Медленно, стараясь не делать резких движений, он начал пятиться.
Ротвейлер зарычал.
Серебряный замер, со свистом втянул в себя воздух.
Младенец радостно захихикал.
Пес внезапно сменил траекторию и направился к коляске.
Серебряный зажмурился. Он ненавидел себя за малодушие, но ничего не мог с собой поделать. Какое тут геройство, когда ноги от страха вросли в землю! Если бы он имел дело с человеком, а не с собакой… Против собаки он был бессилен, как этот бестолковый младенец.
И все-таки он решился, медленно, пересиливая страх, начал обходить ротвейлера. Нужно попытаться отвлечь псину на себя. Если все получится, он снова почувствует себя мужиком, а не тварью дрожащей… и месяца два не сможет спать из-за кошмаров.
Пес и младенец заинтересованно наблюдали за его маневрами.
— Ко мне, собачка, — прохрипел Серебряный.
Пес переступил с лапы на лапу, обнажил два ряда острых зубов.
— Ну, иди ж ты сюда, скотина! — Серебряный подобрал с земли камень, швырнул в собаку.
Ротвейлер зарычал, но с места не сдвинулся.
— …Что вы делаете?! — послышался за спиной возмущенный голос.
Стараясь не выпускать пса из поля зрения, Серебряный обернулся. Растрепанная девица в безразмерном джинсовом комбинезоне сверлила его гневным взглядом.
— Уйди! — отмахнулся он и поднял с земли еще один камень.
— Да прекратите же! — взвизгнула девица и метнулась к коляске.
— Куда?! — Серебряный поймал сумасшедшую за руку, попытался оттащить в сторону. — Жить надоело?
— Пустите! А ну, пустите немедленно! — Девица больно лягнулась, зыркнула зелеными глазищами.
Псина вскочила и, тихо порыкивая, начала приближаться.
— Да успокойся ты, дура! — зашипел Серебряный. — Видишь, собака!
— Сам ты дурак! — Острый локоть больно уперся в ребра. — Тайсон, сидеть! Я кому сказала — сидеть?!
Пес послушно замер, но продолжал буравить Серебряного недобрым взглядом.
— Так это твоя собака? — Возбуждение ушло, уступая место просто невероятной усталости.
— Конечно, моя! Чья же еще? — Девица высвободилась из его объятий.
— А ребенок?
— И ребенок тоже мой! А вам что нужно?
Серебряный в сердцах сплюнул. Вот идиот! В героя решил поиграть, ребенка спасти от твари четырехлапой. А никого спасать, оказывается, не надо! И псина, и ребенок принадлежат вот этой растрепанной дурынде!
От пережитого, а еще больше оттого, что все его волнения оказались напрасными, Серебряный почувствовал себя сквернее некуда, снова захотелось курить. Девица не сводила с него удивленно-настороженного взгляда, псина недовольно ворчала и пускала слюни.
— Мужчина, вам нехорошо?
— Отстань! — Серебряный раздраженно отмахнулся, достал из урны измятую пачку «Мальборо», выбил сигарету, нашарил в кармане зажигалку. На сей раз сигарета показалась ему восхитительной. Девица неодобрительно покачала головой, отошла к коляске.
— Какого хрена ты ребенка одного оставила?! — неожиданно для самого себя рявкнул он.
— Что? — она обернулась.
— Твой ребенок орал как резаный, — уже спокойнее сказал Серебряный и затянулся глубоко, до рези в легких.
— Я не оставляла его одного. С Ванькой был Тайсон.
— Да что ты говоришь?! С Ванькой был Тайсон! Не было с Ванькой Тайсона! И мамки не было! Мамка и Тайсон где-то шастали, а Ванька орал!
— О господи! — Девица сгребла ребенка в охапку, осуждающе посмотрела на пса. — Тай! Ты где был, паршивец? Я тебе что велела?
Серебряный тяжело вздохнул и направился прочь. Глаза б не видели ни Ваньки, ни Тая, ни этой чокнутой.
— Мужчина!
Он не стал оборачиваться.