Девушка заметалась на сиденье, забилась, принялась дергать руками, словно отбиваясь, — представшая мысленному взору фотография медленно канула в пустоту, которая почти полностью завладела сознанием Куинн, вытесняя оттуда все остальное. Необходимо было хоть как-то рассеять это наваждение, испытать хоть что-то настоящее — боль от врезающихся в тело наручников, стук сердца, ползущую по виску струйку холодного пота. Что угодно, лишь бы остановить кошмар…
Слишком поздно. Мертвая женщина уже была с ней — зеленые глаза слабо светились во тьме, ища человеческого контакта, опоры и утешения. Притягивая к себе.
Куинн зарылась лицом в кожаное сиденье, до крови прикусила щеку. Но ничего не помогало. Мертвые глаза сияли все ярче, в них разгорались искорки боли и ужаса. А потом — ненависти, ненависти не к Марину, а к Куинн — за то, что она не смогла помешать ему.
Та девушка оставалась живой и в сознании долго — куда дольше, чем казалось возможным. Чувствовала каждую рану, каждое издевательство, которым так изощренно подвергал ее Марин. Куинн молилась, чтобы она скорее умерла — чтобы обе они скорее умерли, потому что ей все труднее и труднее становилось отделить себя от этой несчастной. Она сама со все нарастающей отчетливостью испытывала страдание, страх, бесконечное унижение, теряла ощущение себя как отдельной личности. И когда молодая женщина наконец погрузилась в спасительное забытье, она унесла с собой частицу души Куинн.
Тихо скрипнула кожа — это Марин обернулся посмотреть на свою пленницу. Девушка открыла глаза. Теперь он казался уже совсем бесформенным, точно сгусток черного дыма. Убив очередную жертву, он потерял последние жалкие крохи того, что еще делало его похожим на человека. Какие бы то ни было остатки сопереживания, способности понимать других — все растаяло, когда он склонялся над своей добычей, растаяло быстро и бесследно, как будто и вовсе не бывало.
К тому моменту как его нож спустился к бедрам молодой женщины, Марин был насквозь мокр, но словно и не замечал этого. А под конец, когда жертва теряла сознание и видно было, что от этого забытья ей уже не очнуться, он сорвал с себя одежду и набросился на несчастную, как дикий зверь. Так она и умерла — когда он навалился на нее.
Автомобиль остановился. Марин опустил окно. Холодный воздух с легким запашком выхлопных паров ворвался в салон, разгоняя царившую там удушливую атмосферу, пропахшую кровью, мочой и спермой.
Машина снова тронулась с места. Однако далеко они не уехали. При следующей остановке мотор заглох, и Марин вылез наружу. Снова порыв свежего воздуха — и холод асфальта, на который Куинн грубо бросили.
Марин опустился на колени. Лицо его оказалось всего в нескольких дюймах от лица Куинн. Он гримасничал, словно наобум пытаясь восстановить на лице прежнюю маску спокойствия, скрыть жуткий оскал ненависти и жестокости, однако это его лишь еще более уродовало. Явно встревоженный утратой способности маскироваться, он отрывистыми, отчаянными движениями попытался пригладить волосы и вытереть кровь с губ. Но девушке было уже все равно. Она упорно смотрела вниз, на асфальт.
— Приехали, Куинн. Смотри.
Он ухватил девушку за волосы, запрокинул ей голову. На миг во вспышке до боли яркого света глазам ее предстал маленький склад. И все снова поглотила тьма.
В воздухе сверкнул нож. Девушка ощутила, как веревка, подтягивавшая ее щиколотки назад, распадается под ударом. Онемевшие, почти утратившие чувствительность ступни упали на землю. Еще пара секунд — и Марин снял с ног пленницы наручники и рывком поднял ее.
— Что, не слышала? Приехали.
Даже голос его звучал хрипло и неразборчиво, как будто горло уже не было приспособлено к обычной человеческой речи.
Куинн скосила на него глаза, но толком не поняла, что именно он сказал. И даже кто он — практически не осознавала.
— Еще одно небольшое дельце напоследок, — заявил Марин, просовывая нож за пояс юбки девушки и волоча Куинн ко входу на склад. — А потом можем отправляться на свидание к генералу. Может, и твой дружок Эрик там будет. Ты бы хотела увидеть его, правда? Хотела бы последний раз увидеть Эрика?
Когда они приблизились к дверям, Куинн увидела охранника, сидевшего за массивным деревянным столом. Она инстинктивно попыталась броситься к нему, но Марин ожидал этого и дернул цепь наручников, заставив девушку упасть на колени.
— Не спеши, — прорычал он, уволакивая ее в тень, из поля зрения охранника. — Очень скоро мы наконец сможем провести вместе несколько приятных часов — и никто не станет нам мешать.
— Четыре-три-пять-ноль, — продиктовал Прайс.
Высунувшись в окно, Эрик набрал цифры на маленькой панели и немедленно направил машину в начавшие открываться ворота.
— Сколько людей здесь по ночам, генерал?
— Один.
Эрик почувствовал слабый выброс адреналина — должно быть, больше у него и не оставалось. На опустевшей стоянке стояло два автомобиля.
Молодой человек покосился на Прайса. Тот сидел, вперив невидящий взор в приборную доску, уйдя глубоко в себя. Эмоциональные перепады последних четырех часов словно бы кончились полным крахом, оставив на лице генерала выражение какой-то неживой, целеустремленной решимости — и ничего более.
Въехав на территорию склада, Эрик выключил фары и направился прямиком к одноэтажному металлическому зданию за воротами.
На этот раз, когда Прайс неожиданно ожил и выпрыгнул из автомобиля, Эрик был готов. Мгновенно поставив переключатель скоростей на нейтралку, он распахнул дверцу, бросился вдогонку за Прайсом и повалил его на землю.
— Теперь сделаем по-моему, — прорычал он на ухо генералу, для вящей убедительности вдавливая колено в его израненную спину. — Понятно?
Прайс попробовал сопротивляться и даже сумел ухватить Эрика за волосы. Хорошая попытка, — но он был уже слишком истощен и измучен, чтобы совладать с более молодым и занимающим более выгодное положение противником. Не обращая внимания на боль, Эрик перевернул Прайса на спину и обеими руками сжал его горло.
Никогда прежде он не испытывал подобной ненависти. Ни к Ренквисту, который с радостью и удовольствием загубил всю его жизнь, ни к Марину — ведь тот был явно безумен. Эрик все крепче сжимал горло генерала, представляя себе все страдания, которые вынесли несчастные жертвы маньяка перед смертью, и зная: в его власти хоть отчасти отомстить за эти страдания. Через несколько секунд Прайс отпустил волосы Твена и попытался оторвать руки от горла, но нехватка воздуха окончательно подкосила его, лишив даже последних остатков силы и ловкости.
Нет!
Убитым женщинам придется немного подождать, пока за них отомстят. Эрик чуть ослабил хватку и нагнулся к уху генерала, слыша слабое шипение, с каким воздух входил во все еще пережатое горло.
— Я достаточно ясно выразился, генерал?