Кей провела пальцем по лакированной живописной мозаике. Неизвестный художник изобразил подводный мир сказочного великолепия, созерцание которого сближало эстетическое удовольствие с эротическим наслаждением.
Сантомассимо приблизился к ней. Кей обернулась и как-то жалобно посмотрела на него. Он не был уверен, что понял ее взгляд, но спросил наугад:
— Вам когда-нибудь доводилось спать на кровати работы Жана Дюнара [113] стоимостью в сто пятьдесят тысяч долларов?
— Нет. А что, это лучите, чем на шестисотдолларовом матрасе «Бьютирест» от «Симмонс»? [114]
— Намного лучше. Более впечатляюще.
Он поцеловал ее — нежно, едва коснувшись губами. Кей присела на край кровати. Она уже полностью успокоилась. Улыбаясь и внимательно глядя ему в глаза, она легко провела пальцами по его лицу, как до этого по мебели ар деко. Чуть нахмурилась, легкая грусть тронула ее черты. А может быть, ему это только показалось?
— А скажи мне, Великий Святой…
— Все, что угодно.
— Такая звучная фамилия и вдруг — Фред?
Он рассмеялся и поцеловал кончики ее пальцев.
— Ну, по правде говоря, у меня есть другое, подлинное имя. Но я его сменил еще в школе. Ребята смеялись над ним.
— Не говори. Я попробую угадать. Доминик? Кармин?
— Еще хуже.
— Анджело?
Он покачал головой.
— Тогда сдаюсь.
— Амадео.
Кей изумилась:
— Амадео? Ама Део. Ама Деус. «Люблю Господа». — Она недоверчиво посмотрела на него. — «Люблю Господа, Великий Святой»! Боже мой, я что, должна пасть перед тобой ниц?
— Кей, ты вольна делать все, что хочешь.
Он обнял ее. Она не сопротивлялась, когда он начал расстегивать ее блузку. Ее тело дышало ароматами цветущего луга.
— Все, что хочу? — прошептала Кей.
— Все.
Она рассмеялась и поцеловала Сантомассимо в губы. Они легли на кровать. Он прижал Кей к себе, ощутив биение ее сердца; гулкие звуки проникали в его грудь, наполняли необыкновенной силой и восторгом. Она расстегнула застежку лифчика. Они снова поцеловались, почувствовав невиданную свободу, их губы и тела устремились навстречу друг другу, переплелись и заговорили на своем языке — жарком, безмолвном.
— Кей…
— Да… пожалуйста… пожалуйста… Амадео… Великий Святой…
Ее тело, восхитительно теплое, сводило с ума. Сантомассимо погружался в знакомое, но по-прежнему полное тайны забытье. Он не подозревал, что в одной женщине могут быть заключены все краски природы… и столько любви. И все же он нашел в себе силы отстраниться, перевернулся на спину и сел.
Она продолжала сжимать его руку. Казалось, они плыли по бескрайнему океану, лежа бок о бок, но что-то было не так.
На верхней губе Кей выступили крохотные капельки пота, она смотрела на Сантомассимо глубоким, полным ожидания взглядом. Он начал говорить, но она прижала палец к его губам.
— Не надо ничего говорить, — прошептала она.
— Кей, — сказал он, целуя ее пальцы.
— Все хорошо, Великий Святой. Сделаем это медленно, как плывут лодки по рекам Китая. Так будет лучше.
Сантомассимо улыбнулся и сел на край кровати спиной к ней.
Кей прижалась к нему сзади, и он вновь ощутил пьянящую теплоту ее тела. Она была нужна ему. Но сейчас что-то мешало, что-то было не так.
— Ты спал здесь с ней? — спросила Кей. — С Маргарет?
Сантомассимо кивнул:
— Я не думал, что это будет иметь какое-то значение, Кей.
— Она еще живет в глубине твоего сердца.
— Нет. Не она. Понимаешь… даже не знаю, как объяснить… возвращаются воспоминания о прошлом, и в этом так много печали. В этой постели мы мечтали о счастливой жизни… Но думаю, что с самых первых дней мы лгали друг другу.
Он теребил халат от Пьера Кардена, темно-синий с белыми полосами, и вид у него был потерянный.
— Прости, Кей. Я чувствую себя дураком.
— А я чувствую себя сексуальным маньяком, — сказала она. — Я не знаю, что ты теперь обо мне будешь думать.
— Кей, я думаю, что ты — самое прекрасное, самое чудесное, что есть в моей жизни…
— Фред, давай не будем об этом говорить. Ты обещал мне ранний завтрак. Разве не за этим мы сюда приехали?
Она укрылась покрывалом и стала похожа на японку — если, конечно, бывают японки с зелеными глазами. Цветочный узор покрывала на фоне полированной поверхности превратил Кей в произведение искусства. Сантомассимо чувствовал, что увлечен ею больше, чем ожидал, и сегодняшняя ночь не конец, а только начало. И он знал, что осложнения в отношениях мужчины и женщины возникают быстро. Но ему все равно нравилось смотреть на нее. Ему нравился ее ум. Она была нужна ему.
Кей принялась надевать блузку.
— Хочешь, чтобы я отвез тебя домой? — спросил Сантомассимо.
— Мне вежливо предлагают убраться восвояси?
— Напротив, я хочу, чтобы ты осталась.
— Тогда позволь мне пройти на кухню. Я приготовлю потрясающий завтрак.
Сантомассимо улыбнулся и поцеловал ее в губы. Он чувствовал себя виноватым. Он думал, что все, связанное с Маргарет, в нем уже умерло, но оказалось, что это он умер на целых три одиноких года.
Кей последовала на кухню и, ловко управляясь с медными сковородками и лопаточками, приготовила потрясающе пышный омлет из яиц, специй, ржаного хлеба и грибов.
— Я научилась делать его в Лондоне, когда работала над диссертацией, — сказала она. — Называется «омлет гурманов».
Сантомассимо поставил на стол две тарелки и отошел к окну. Ему все еще было неловко.
— Из этого окна рассвет выглядит особенно красивым, — сказал он. — Отсюда не видно, как солнце всплывает над горизонтом, но оно неожиданно возникает над каньоном как раз в тот момент, когда просыпаются и начинают петь птицы.
— Хорошо, давай будем здесь встречать рассвет.
Сантомассимо вышел на балкон и сдвинул вместе два шезлонга, принес одеяла и застелил их. Они с Кей устроились и приступили к трапезе. А потом они лежали и ждали пробуждения птиц. Несколько раз Сантомассимо просыпался, но боялся шевелиться, чтобы не разбудить Кей. Его рука лежала на ее груди, под лифчиком, и он чувствовал покой — впервые за последние годы. Неловкость, которую он ощущал ночью, исчезла.