Свернули на узкую тропинку, вдоль которой протянулись застекленные теплицы с овощными грядками, цветами и плодовыми деревцами.
А вот это похвально, одобрил полковник, разглядев за прозрачными стенами и клубнику, и апельсины, и даже ананасы. Кажется, Коровин умел жить со вкусом.
У центральной оранжереи, похожей на океанский мираж – на пышно-зеленый тропический остров, парящий над тусклыми северными водами, врач остановился.
– Вот, – показал он. – Девятьсот квадратных саженей пальм, банановых деревьев, магнолий и орхидей. Обошлась мне в сто сорок тысяч. Зато получился истинный Эдем.
И тут терпение Лагранжа наконец лопнуло.
– Послушайте, вы, врачу-исцелися-сам! – грозно выкатил он глаза. – Я что, по-вашему, на цветочки приехал любоваться? Хватит вола крутить! Где Ленточкин?!
В гневе Феликс Станиславович бывал страшен. Даже портовые полицейские, дубленые шкуры – и те коченели. Но Донат Саввич и глазом не повел.
– Как где? Там, под стеклянным небом, среди райских кущ. – И показал на оранжерею. – Сам туда забился, в первый же день. Единственно возможное для него место. Тепло, стен и крыши не видно. Проголодается – съест какой-нибудь фрукт. Вода тоже имеется, водопровод. Вы хотели его видеть? Милости прошу. Только он дичится людей. Может спрятаться – там настоящие джунгли.
– Ничего, отыщем, – уверенно пообещал полицмейстер, рванул дверь и шагнул во влажную, липкую жару, от которой сразу размок воротничок, а по спине потекла щекотная струйка пота.
Пробежал рысцой по центральному проходу, вертя головой вправо-влево.
Донат Саввич сразу же отстал.
Ага! За размашистым растением неизвестного полковнику наименования – ядовито-зеленым, с хищными красными бутонами – мелькнуло нечто телесного цвета.
– Алексей Степаныч! – крикнул полицмейстер. – Господин Ленточкин! Постойте!
Куда там! Качнулись широкие глянцевые листья, послышался легкий шорох убегающих ног.
– Доктор, вы слева, я справа! – скомандовал Лагранж и ринулся в погоню.
Споткнулся о толстый, вьющийся по земле стебель, грохнулся во весь рост. Это-то и помогло. С пола Феликс Станиславович увидел кончик ноги, высовывающийся из-за волосатого ствола пальмы – шагах в десяти, не более. Вот ты где спрятался, голубчик.
Полковник встал, отряхнул локти и колени, крикнул:
– Ладно уж, Донат Саввич! Пускай. Не хочет – не надо.
Медленно двинулся через заросли, потом прыг в сторону – и схватил голого человека за плечи.
Он самый – дворянин Алексей Степанов Ленточкин 23 лет, никаких сомнений. Волосы каштановые вьющиеся, глаза голубые (в данный момент дико выпученные), лицо овальное, сложение худощавое, рост два аршина восемь вершков.
– Ну-ну, не трепещи ты, – успокоительно сказал полицмейстер, поскольку странно было бы обращаться к сумасшедшему и голозадому на “вы”. – Я от владыки Митрофания, приехал тебе помочь.
Мальчишка не вырывался, стоял смирно, только очень уж дрожал.
– Сейчас я ему укольчик, чтоб не буянил, – раздался голос Коровина.
Оказалось, что в кармане у доктора имелась плоская металлическая коробочка. В полминуты Донат Саввич собрал шприц и заправил его прозрачной жидкостью из маленького пузырька, но Алеша вдруг жалобно заплакал и припал к груди полицмейстера. Непохоже было, что он склонен к буйству.
– Я вижу, что ошибался и вы ему действительно горячо любимый дядя, – хладнокровно заметил Коровин, засовывая снаряженный шприц в карман.
– Ну вас к черту, – отмахнулся Лагранж и стал неловко гладить безумца по кудрявому затылку. – Ай-я-яй, как нас напугали нехорошие бяки. А вот мы им зададим. А вот мы им а-та-та. Я Василиска этого в два счета выловлю, у меня не забалует. Только сунется, тут ему и конец.
Ленточкин всхлипывал, но уже не так судорожно, как вначале.
Чуть отодвинувшись, полковник вкрадчиво спросил:
– Что стряслось-то, а? Ну тогда, ночью? Ты говори, не бойся.
– Тс-с-с, – прошипел юноша, приложив палец к губам. – Он услышит.
– Кто, Черный Монах? Ничего он не услышит. Он днем спит, – сказал ему Феликс Станиславович, обрадовавшись членораздельным словам. – Ты тихонечко, он и не проснется.
Пугливо покосившись на Коровина, безумец придвинулся вплотную к Лагранжу и зашептал ему на ухо:
– Крест – он не крест, а совсем наоборот. Кррррр по стеклу, стены тррррр, потолок шшшш, и не убежишь. Дверь маленькая, не пролезть. А окошки вообще, вот такусенькие. – Он показал пальцами. – Домок прыг-скок, избушка на курьих ножках.
Алексей Степаныч тоненько засмеялся, но тут же его лицо исказилось от ужаса.
– Воздуха нет! Тесно! А-а-а!
Он весь задрожал и принялся бормотать:
– Credo, Domine, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo…
Повторил латинское слово сто, а может, двести раз, и видно было, что скоро не перестанет.
Лагранж схватил мальчишку за плечи, как следует тряхнул.
– Хватит! Дальше говори!
– А что говорить, – внезапно произнес Ленточкин спокойным, рассудительным голосом. – Иди туда, в избушку на курьих ножках. В полночь. Сам все и увидишь. Только гляди, чтоб не стиснуло, а то сердце лопнет. Бамс – и брызги в сторону!
Согнулся пополам, зашелся от хохота и теперь уже повторял другое: “Бамс! Бамс! Бамс!”
– Хватит, – решительно объявил Донат Саввич. – Вы на него действуете возбуждающе, а он и так слаб. Лагранж вытер платком пот с шеи.
– Какая еще избушка? О чем он?
– Понятия не имею. Обычный бред, – сухо ответил доктор и ловко вколол больному в ягодицу иглу.
Почти сразу же Ленточкин хохотать перестал, сел на корточки, зевнул.
– Всё, идемте, – потянул полковника за рукав Коровин. – Он сейчас уснет.