– Я не думаю, что перенесу еще одну зиму здесь. Я уеду, Павлушка.
– Даже и думать не смей, – разозлился он. – Я никуда не отпущу тебя.
– А что сделаешь? Убьешь? Закажешь? На здоровье. А я уйду. Возьму Машку и уйду. Пока ты пьешь там. Приедешь домой, а нас нет. Ходи, смотри на стены, люби свой фарфор или эту коллекцию вин. А трахать можешь итальянский диван. Он податливый, – Лидка откровенно смеялась, но смеялась зло.
– Ты никуда не уйдешь. И тебе самой это известно. А если попробуешь – я тебя найду, пожалеешь, что вообще родилась. Поняла? – заорал Павел. А потом вскочил, вышел, со всех сил хлопнув парадной дверью, и ушел. Сел в эту машину, которую теперь не помнит (приемник с царапиной), еле дотерпел, пока откроются ворота, выскочил из поселка как ошпаренный. Вот ведь сучка, а? Всегда была стервой и сейчас стерва. Только когда в школе она в мини-юбках шастала, обрезав школьный форменный костюм чуть ли не до уровня трусов, Пашка смотрел на нее и не мог не восхищаться. Смелая, порывистая, сам черт не брат. Ничего не боится. Красивая, стерва. А сейчас ее порой хотелось задушить. Чтоб молчала и не выступала, как тяжела и неказиста ее красивая жизнь, как ненавидит она все то, ради чего Павел продался с потрохами. Из-за чего столько раз просыпался от кошмаров, в страхах и паранойе увешивая свой дом камерами наблюдения и раскладывая в каждой комнате оружие в потайном месте. Деньги – а кому они даются просто так? Хочешь ходить в белоснежных костюмах, придется сначала измазаться в грязи. И ведь для кого же это все – для себя? Нет же, для нее, для Машеньки.
– Все бабы суки, – уверенно успокоил его Степанов, давно уже не напрягавший себя выяснением отношений с женой. Жена должна «а» – сидеть и «б» – тихо. А если она этого не понимает – он умеет доходчиво объяснить.
– Нет, она что, думает, что такого, как я, можно вот так вот взять и бросить? – вопрошал Паша. Это был все тот же день, ВЧЕРА, Павел вспомнил, что это была пятница и, таким образом, контракт был просто фантазией, отмазкой. Не зря он о нем ничего не смог вспомнить. Не было никакого контракта, был Степанов в загородном клубе на Дмитровском шоссе.
– Нас бросить нельзя, только мы можем овдоветь, – уверенно сказал Степанов, ударив кием по шару. Мимо.
Степанову не везло. Павел не обращал на все это никакого внимания. Ее смех, ее злые слезы, она с некоторых пор стала все чаще оставаться спать на этом самом пресловутом диване, ссылаясь на то, что просто задремала и не дошла. Все это было плохо, очень плохо. Это было совсем не то, чего Павел для них хотел. Да, он не ангел, он такой, как все, соответствовал той среде, в которой жил и зарабатывал. Много зарабатывал, между прочим. Позволял Лиде вообще ни о чем не задумываться. Но она задумывалась. О том, почему от него пахнет женскими духами. Почему он не каждый день ночует дома. Почему ему все это кажется нормальным. Однажды она спросила, что он будет делать, если она изменит ему, переспит с другим.
– Кого ты побежишь убивать тогда, меня или его?
– Обоих, – ответил он.
– Что ж, это выход, – улыбнулась она. – Значит, мужчинам можно, а женщинам нет?
– Ты знаешь, что я никого никогда не убивал, – мрачно ответил Павел. И это было правдой. Были некие границы, дальше которых он бы никогда не пошел. Наверное. Жизнь – такая сложная штука. Если ты сидишь с бумагами и калькулятором, если ты просто организуешь документооборот, а потом человек из-за этого документооборота лезет в петлю – кто виноват? А если ты и в самом деле не знал, что это кончится именно так? Если ты был уверен, что человек выдержит. Человек же ведь живучая скотинка, все переживет. Всегда все переживали, а этот странный лысенький маленький человечек, директор заводика, взял, да и помер. Не смог жить без своего миллиона. Это произошло несколько лет назад, но Павел так и не смог забыть его лица. Почему? В конце концов, ничего личного, только бизнес. Такой уж он у нас, на Руси. Но Павел бы никого и никогда не убил.
– Я знаю. Я вообще не понимаю, Павлушка, как ты во всем этом выживаешь? Разве можно во всем этом существовать? – спросила Лида.
– Но если я узнаю, что у тебя кто-то появился, ты моментально окажешься на улице, – ответил он.
– Ты уверен, что меня этим можно испугать? – удивилась Лида.
Вот такие отношения, такая семейная жизнь. Не мог Паша, не умел, как Степанов, засветить промеж глаз, чтобы знала. Даже представить себе не мог, как это возможно – ударить женщину. Степанов считал, что Пашка – типичный чистоплюй. Но что теперь Степанов может знать? Степанова теперь вовсе никакого нет. Это Пашка тоже понял. Изо всего этого ВЧЕРА он не смог воскресить в памяти только окончания дурацкого анекдота. А так он помнил, что из клуба они решили поехать к степановской любовнице в Химки и долго собирались, было уже поздно, начинало темнеть. Степанов был пьяным, Пашка еще пьянее. От утреннего разговора он вообще был мрачнее тучи. Ему теперь отчетливо казалось, он был почти уверен, что у Лидии кто-то есть. Кто-то с чистыми руками, с большими деньгами, без этих ночных кошмаров. Он уже ненавидел его лютой ненавистью, но, когда Степанов предлагал устроить за Лидкой слежку, в ужасе отказывался, говорил, что разберется сам.
– Ну-ну, – смеялся Степанов. – Все это чистоплюйство с бабами – только перевод времени. Смотри сам.
– Я посмотрю, – кивал Паша и наливал еще. В тот день, ВЧЕРА, он перебрал так, что даже сама мысль о том, чтобы сесть за руль, показалась ему дикой. Хотя пьяным он ездил, не боялся. Менты на дорогах брали немного, а сильно Паша не пил. Но не ВЧЕРА. Так что за руль сел Степанов. Почему это не был его водитель? Нет, Паша не смог этого вспомнить. Был ли вообще этот водитель с ними в клубе, а если не был, то почему – это все прошло мимо его памяти, осталось валяться там же, где и лежали воспоминания о номерах машин, телефонах, о том, как выглядит Пашина дочка. Зато вспомнился Степанов, с трудом попадающий ключом в зажигание.
– Может быть, вам вызвать такси? – вспомнился вдруг чей-то голос. Чей же? Кажется, администратора клуба. Эх, почему в русских развлекательных заведениях нет традиции вытаскивать и прятать ключи от тачек. Нет, нету такой традиции.
– Танки пьянки не боятся, – ответил Степанов. – Какое, на хрен, такси. У нас такая «бэха»! Долетим.
– Я Лидке позвоню, – сказал Пашка, когда они гнали по МКАДу. Как же Степанов гнал, почему же он к своим почти пятидесяти годам все еще не нагонялся. Паше почему-то ужасно захотелось услышать Лидин голос. Ему вообще не в радость было переться в эти Химки, он устал, выпил лишнего, его подташнивало и хотелось, чтобы Лидка легла с ним рядом, в их огромную постель, обязательно совсем-совсем голая. Включила бы ящик, он бы обнял ее и заснул, продолжая во сне чувствовать ее тело. А она бы лежала под тяжестью его рук и смотрела какой-нибудь дурацкий сериал. Доктора Хауса, например. Чего она в нем нашла, садистский сериал.
– Не звони. Пусть поскучает, – возразил Степанов и выхватил Пашкин телефон.
– Что ты делаешь? – возмутился тот, глядя, как Степанов выкидывает его дорогущий аппарат в окошко.