— Алло, — произнес Гейб.
— Гейб, это я. Сначала позвонила тебе в офис. Ты в последнее время сидишь допоздна. Ну почему не взять отпуск?
Да, неплохая идея. Еще лучше было бы прихватить с собой Миа. Может, и впрямь сбежать на несколько дней и ввести ее в его мир? Об этом стоит подумать.
— Привет, мам. Как дела?
Это был дежурный вопрос, но Гейб все равно спрашивал. Проблема была в том, что мать, в отличие от большинства людей, вежливо отвечавших «прекрасно», будь то правда или нет, всегда понимала его буквально.
— Поверить не могу, что он вытворяет, — с возмущением сказала она. — Выставляет на посмешище и себя и меня.
Гейб вздохнул. После почти сорокалетней совместной жизни его отец вдруг ушел от матери, подав на развод, и теперь, похоже, спешил оприходовать как можно больше телок, в основном фотомоделей. Мать, вопреки ожиданию, воспринимала это болезненно, и Гейб, увы, оказался единственной жилеткой, куда могла поплакаться несчастная женщина.
Он любил отца, но его нынешний закидон Гейб не понимал. Как можно прожить с человеком столько лет и в одно прекрасное утро объявить, что уходишь?
Гейб сомневался, что сам он решился бы развестись с Лайзой. Это она его бросила. Возможно, было и глупо сохранять отношения, в которых уже не осталось ни любви, ни страсти, но он уберег бы Лайзу от боли и унижений, сопряженных с разводом. А вот она его не пощадила. Он не злился на бывшую жену за развод как таковой. Возможно, он сам виноват, что довел до него. Но он не догадывался, насколько несчастна была с ним Лайза. А вот чего он не мог ей простить, так это грязного шоу, в которое она превратила их бракоразводный процесс.
— Гейб, это просто позор. Ты видел утренние газеты? Он там красуется с двумя женщинами. Ну скажи, зачем ему две женщины сразу?
Гейб не знал, что ответить. Он содрогался, едва представлял, как отец… Нет, лучше в это не вникать.
— Мама, перестань читать светскую хронику, — терпеливо посоветовал Гейб. — Ты же знаешь, как тебя это расстраивает.
— Он делает это нарочно, чтобы меня наказать, — с нарастающим раздражением сказала она.
— С какой стати тебя наказывать? Что плохого ты ему сделала?
— Он дает понять, что, пока я сижу дома и оплакиваю свой брак, он радуется жизни. Такие снимки красноречивее слов. Вот, мол, смотри: жизнь продолжается и без тебя веселее.
— Сочувствую, мама, — мягко сказал Гейб. — Я понимаю, это обидно. Вышла бы ты из дома и чем-нибудь занялась. У тебя есть друзья. Полно четвероногих домашних питомцев, на которых ты жертвуешь и вообще тратишь время. Ты еще молода и красива, любой мужчина был бы счастлив привлечь твое внимание.
— Я пока не готова развлекаться, — сухо возразила мать. — А завязывать отношения с другим мужчиной, когда после развода прошло так мало времени… Если твой отец ведет себя как беспринципный проходимец, то это не значит, что я должна следовать его примеру.
— Ты бы меньше тревожилась, что подумают люди, а занялась бы своим счастьем, — выпалил Гейб.
Повисло долгое молчание, затем мать вздохнула. Гейбу были невыносимы ее страдания. Ее боль разрывала его самого. Он старался держаться в стороне от родительских забот, но с недавних пор это стало практически невозможно. Теперь мать звонила ему ежедневно, чтобы пожаловаться на отцовские выходки, а отец разливался перед Гейбом соловьем, расписывая очередную подружку. Беда была в том, что каждый раз у него была новая. Отец лихорадочно заделывал брешь в отношениях с сыном, не понимая, что та лишь растет от изобилия пассий. Принятие — вот чего добивался его отец. Прощения и принятия. И если простить отца Гейб еще мог — тот жил своей жизнью и имел свое представление о счастье, — то он не мог принять другую женщину в роли жены отца.
— Ты прости меня, Гейб, — тихо сказала мать. — Я понимаю, мои звонки тебе осточертели. Я только и жалуюсь на твоего отца. Я не должна это делать. Что бы он ни натворил, он остается твоим отцом, и я знаю, что он тебя любит.
— Давай в эти выходные пообедаем вместе, — предложил Гейб, чтобы хоть немного поднять ей настроение. — Свожу тебя в «Трибека грилл».
— Но ты же наверняка занят.
— Для тебя у меня всегда найдется время. Я имею право пообедать с матерью. Ну, договорились?
— С удовольствием, — ответила мать, и ему показалось, что она улыбнулась. — Я сто лет нигде не была.
— Отлично. Тогда я за тобой заеду.
— Да перестань! — воскликнула она. — Я вызову такси.
— Я же сказал, что заеду, — настоял Гейб. — Пока будем ехать, поговорим. А после обеда я велю шоферу отвезти тебя домой.
— Я буду ждать, — обрадовалась мать.
Гейб успел забыть, когда она так искренне радовалась. Сейчас он похвалил себя за попытку вытащить мать из добровольного затворничества. Ей пора было выйти в мир и убедиться, что тот не рухнул вместе с ее браком. Гейб дал ей достаточно времени на скорбь в стенах дома, откуда ушел отец. Хватит. Возможно, он даже убедит ее продать дом в Уэстчестере и перебраться в город. Больше там незачем оставаться — слишком много болезненных воспоминаний. Пусть начнет с чистого листа.
О чистом листе Гейб знал все. После развода в его жизни наступил период, во многом похожий на тот, что переживала мать. Ему тоже хотелось, чтобы его оставили в покое. Он все понимал, но знал и другое: чем раньше мать вылезет из своей скорлупы и начнет полноценно жить, тем скорее оправится.
— Я люблю тебя, сынок, — сказала она с чувством.
— И я тебя люблю, мама. Ну, до субботы?
Гейб завершил разговор и посмотрел на фотографию, все еще украшавшую его стол: родители в день тридцать девятой годовщины их свадьбы. На снимке они выглядели счастливыми. Все это было ложью. Через две недели отец ушел и моментально нашел себе другую.
Гейб покачал головой. Он все яснее понимал, что ни один брак не застрахован. Развод угрожает любой супружеской паре. Это был веский довод против пут, чреватых разрывом и потрясениями, а также в пользу защиты от крупных финансовых потерь. Разводы обходятся намного дороже свадеб.
Он был вполне доволен своим нынешним состоянием. Никакого риска — ни финансового, ни эмоционального. Никакого ущемленного самолюбия. Никакой душевной боли. Никакого предательства.
Он снова взялся за мобильник и отыскал фотографию Миа, сделанную несколько недель назад. Она и не подозревала, что ее снимают. Она не видела Гейба и не знала, что он рядом.
Миа выходила из магазина на Мэдисон-авеню, буквально в нескольких шагах от Гейба. Он был околдован. Она ловила такси, и ее волосы развевались на ветру.
Гейб был почти парализован желанием. Такое бывало и раньше, но в тот момент он вдруг осознал, что должен обладать ею. Его неодолимо тянуло к Миа. Восхищение ею превратилось в одержимость. Он сфотографировал Миа без ее ведома. Зато теперь в любой момент мог открыть снимок и увидеть Миа такой, какой она была в тот день.