Голос Садако еще звенел в ушах. Он опять звучал, окутывая сомнениями, — реальный это голос или слуховая галлюцинация? Голос женщины, которая осталась единственной и жизнь с которой была бы для него счастьем.
Если бы с ней можно было встретиться. Где она сейчас и чем занимается? Поскольку не было никаких сведений, ясно одно — она не стала актрисой. Не верится, что женщина с такой яркой индивидуальностью и такая обаятельная, как Садако, осталась в неизвестности. Поэтому дурное предчувствие, охватившее Тояма, небеспочвенно.
Этот вопрос сам по себе требовал мужества. Однако Тояма задал его:
— Кстати, господин Ёсино. Я хочу, чтобы вы, не скрывая, мне все сказали. Как вы думаете, что сейчас с Садако?
Ёсино рукой подпер подборок и лизнул колпачок ручки.
— Это нелогично... ведь это я интересуюсь сведениями о ней, поэтому не могу знать, как она сейчас живет.
— Нет, вы должны владеть какой-то информацией. Вы только расспрашиваете и ничего не отвечаете, разве это честно?
— Однако...
Тояма стал серьезным и подался вперед. Заросшее лицо Ёсино оказалось прямо перед глазами.
— Садако жива?
Ничего не оставалось, как спросить прямо. Если этого не сделать, он только переведет разговор на другую тему.
Ёсино, сраженный его прямотой, с покорным выражением лица два раза отрицательно покачал головой.
— Кажется, нет, к сожалению...
Предупредив, что достоверной информации нет, Ёсино поведал, что, судя по тому, что он узнал от коллеги, журналиста Асакавы, скорее всего Садако Ямамуры сейчас уже нет в этом мире. И, предупредив, что не выходит за рамки предположения, рассказал, что, вероятно, она была втянута в какой-то инцидент, и это, наверно, случилось сразу после ее исчезновения из театральной студии двадцать четыре года назад.
Этого было достаточно. Как и боялся Тояма, его это не удивило. Когда оно появилось, это предчувствие? Тояма уже давно предполагал, что Садако ушла из жизни.
Однако тело Тоямы, больше чем все предчувствия, отреагировало на то, что сообщил Ёсино, подтвердив, что его информация близка к правде.
Он не ожидал этого. Крупные капли слез, не прокатившись по щекам, упали прямо из глаз на пол. Скорее, чем кто-либо, этому удивился сам Тояма — в свои сорок семь лет, он даже во сне не мог представить, что с ним это произойдет. Единственная страстная любовь за всю жизнь... однако это уже дело двадцатичетырехлетней давности. Тояма, который был в отношениях с женщинами далеко не новичок и даже где-то считал себя плейбоем, получив явное доказательство смерти Садако, невольно расплакался, в этом было что-то комичное.
Ёсино от удивления стал рыться в сумке, достал бумажные салфетки и молча протянул Тояме.
— Извините, я сам не ожидал... — Тояма, оставив извинения, высморкался.
— Я понимаю ваше состояние. — В словах Ёсино явно слышалась ложь.
...Разве ты можешь понять?
Еще раз высморкавшись, Тояма задал давно беспокоивший его вопрос:
— Кстати, господин Ёсино, вы говорили, что получили информацию по телефону от однокурсников, которые были со мной в театре.
— Да, от господина Ино, Китадзимы и Като, троих.
— И все они знали, что у мага с Садако были особые отношения?
— Да.
Как это могло быть? Садако очень следила за тем, чтобы об их отношениях никто не знал. Подчиняясь требованию Садако, Тояма тоже старался быть внимательным. Он сильно сомневался, что, несмотря на это, все были в курсе.
— Не знаю. Я абсолютно уверен, что нас не разоблачили.
Ёсино, поняв, что Тояма успокоился, улыбнулся:
— По неопытности. Как влюбленные не скрываются, со стороны это всегда понятно.
— Что они говорили конкретно?
Ёсино, перестав улыбаться и не дыша, выдавил из себя:
— Ах вот как? Вы ничего не знали. Извините, кажется, над вами пошутили.
— Пошутили?..
— Это было так давно, и, узнав, я не придал этому значения, но из беседы с вами я начинаю кое-что понимать. Все сошлось.
Затем Ёсино в общих чертах поведал рассказ однокурсника Китадзимы. Не слово в слово, как его услышал, Ёсино дополнил информацию Китадзимы и тем, что узнал от Тоямы.
Это было в начале апреля, когда период трехнедельных выступлений благополучно подошел к концу.
* * *
В день закрытия сезона все ученики в приподнятом настроении собрались во время перерыва в общей гримерной. Когда закончится вечернее представление, цикл спектаклей благополучно завершится, разберут большие декорации и осветительные приборы, и начнется веселая вечеринка. После этого всех ожидал отпуск более недели. Наконец-то впервые за три месяца можно расслабиться.
То ли этому способствовало чувство раскрепощения, но Окубо снова собрал компанию и начал демонстрировать свое великолепное мастерство подражания. Китадзима, как один из учеников, тоже тогда находился в гримерной и аплодировал Окубо.
Неизвестно, кто затронул тему, но, когда выступление Окубо набрало обороты, кто-то внезапно вспомнил о пародиях, записанных в прошлый раз на кассету. Все сразу стали вспоминать, какое это было опасное развлечение, и Окубо, прервав выступление, взволнованно застыл в нерешительности. Он с беспокойством начал расспрашивать компанию, что стало с кассетой, а когда понял, что никто не в курсе, предположил, что единственный, кто знает о ней, это Тояма, которому поручено обслуживать кассетный магнитофон.
Для Окубо кассета — предмет, несущий безграничную опасность. Если она попадет в руки Сигэмори, вполне возможно, что Окубо не получит долгожданный отпуск. Он рассудил так, что, если не принять меры, спокойного закрытия сезона ему не видать.
Поэтому Окубо сказал, что пойдет искать кассету в звукооператорскую студию. Китадзима, поняв, что представление закончено, вышел из гримерной и направился в туалет, располагающийся в фойе. До прихода зрителей в этот туалет мало кто заглядывал, и Китадзима обычно использовал его, чтобы сходить по-большому.
Они с Окубо вместе дошли до фойе, а потом расстались, Окубо поднялся по винтовой лестнице и вошел в звукооператорскую, а Китадзима решил, что может спокойно посидеть в туалете, где никого нет.
Через некоторое время, закончив свои дела, Китадзима пошел позвонить по телефону-автомату, чтобы узнать о билетах на спектакль, и, возвращаясь в гримерную, чуть не столкнулся с Сигэмори, вылетевшим оттуда с совершенно красным лицом. В тот момент Китадзима решил, что случилось что-то нехорошее, но Сигэмори, наткнувшись на него, не проявил к нему никакого интереса, и Китадзима испустил вздох облегчения, что он пока не стал объектом его гнева.
Казалось, что Сигэмори так бурно реагирует, узнав о существовании вышеупомянутой кассеты. Однако Китадзима, обративший внимание на последующие действия Сигэмори, стал свидетелем неожиданной сцены.