Внезапно его голову пронзила раскалывающая боль. Он склонился над фонтанчиком, из которого пил, и уронил голову на руки. Как только он пытался вспомнить что-либо, какая-то черная сила отбрасывала его мысли назад... Все как в тумане, никак не дотянешься... Что же случилось этой ночью? Как ни пытался он погрузиться в воспоминания, его усилия оказывались тщетными.

Хироюки омыл лицо в струе воды.

— Попытаемся узнать в рыбацком кооперативе.

Он выключил воду и повернул мокрое лицо к сыну.

Кацуми кивнул, но его мучила тревога, которую он совсем не мог объяснить. Это было беспокойство, что мать его никогда не вернется.

2

На дороге, ведущей к западу от рыбацкого порта, редко бывали пробки. Лодки, оставленные на своих местах, подчеркивали атмосферу запустения, свойственную рыбацкому порту в выходной день. Здесь было несколько лавочек, где продавали моллюсков, так как это место было слишком далеко от большой дороги, чтобы любопытствующие туристы во время отлива сами отковыривали ракушки от скал.

Корни деревьев у обочины заросли травой, и идти по пешеходной дорожке было трудно. Сам Хироюки без стеснения шел по проезжей части; он видел, как сын внимательно разглядывает каждый пучок травы, чтобы не оступиться о корень, но не хочет сойти с пешеходной дорожки. «Вот дурак», — подумал про себя Хироюки.

Мать велела мальчику никогда не заходить на проезжую часть. При виде того, как его сын беспрекословно исполняет последнее указание матери, злобе Хироюко не было предела.

Перед зданием Рыбацкой кооперативной ассоциации стоял магазинчик, где торговали морепродуктами. Хироюки заглянул туда с заднего входа; к нему вышла здоровенная тетка и сложила руки на переднике. Он кивнул ей.

— Жены моей, случайно, не видели?

Тон, которым был задан вопрос, яснее ясного говорил о том, как он озадачен.

— Нет... По крайней мере, не сегодня.

С продавщицей у него особо теплых отношений не было, и он был мало расположен продолжать разговор. Если эта рыбачка услышит какую новость, она весь день будет молоть об этом языком. Хироюки заспешил по аллее, ведущей от магазинчика.

Шагая туда-сюда по берегу, через парк, вокруг здания кооператива, Хироюки всем задавал один и тот же вопрос.

— Вы, случайно, не видели моей жены?

Он повторял этот вопрос снова и снова, встретив любое знакомое лицо. Не в обычае Хироюки было первым заводить разговор, здороваться с первым встречным. Он был известен своей необщительностью. Он сам не мог понять, что заставляло его вести себя таким образом. Собственное поведение смущало его. Как будто он пытался создать у всех этих людей впечатление, что он только и делает, что ходит и ищет свою жену.

Дом Хироюки был на углу двух кварталов; от лавки, в которой он только что был, туда вела прямая дорога. Дом занимал почти весь участок и практически не имел двора. Его лодка, «Хамакуци», стояла на приколе в западном конце порта, в нескольких минутах хода от дома. Два года назад они перестроили и расширили дом. С тех пор старую, первоначальную часть дома они использовали под склад. Хироюки родился и вырос в той части своего дома, где теперь хранил рыбу. За все свои тридцать три года он не жил больше нигде.

— Я пришел!

Сейчас он стоял в дверях своего дома, но никто ему не ответил. Хироюки рассчитывал увидеть до боли знакомое лицо жены в проеме двери, что она ответит на его приветствие, рассеяв тревоги. Тишина слишком быстро развеяла его иллюзии.

Значит, она еще не вернулась.

Он щелкнул языком и пересек гостиную, отодвинув одну из ширм, отделявших от гостиной комнату в традиционном японском стиле.

Его дочь Харуна и его отец Шозо сидели на полу у низкого столика, не сводя друг с друга глаз. Оба они ели булочки с джемом. Хотя Шозо было всего пятьдесят пять лет, глядя на его истощенное тело и седые волосы, ему можно было дать все восемьдесят.

Шозо чуть не погиб в море. Это было двадцать лет назад. Он вывел свою лодку из гавани в спокойную погоду, но ветер внезапно изменился, и на лодку немилосердно обрушились волны, принесенные южным ветром. Его ударило лицом о борт и вышвырнуло в воду. По счастью, он выжил, но в результате этого случая у него стало развиваться старческое слабоумие, постепенно лишившее его разума, памяти и дара речи. Последние несколько лет его жизнь представляла собой монотонный цикл, состоящий из еды, сна и удовлетворения естественных надобностей. Не ясно, было ли это следствием несчастного случая, или просто из-за этого несчастного случая проявились симптомы врожденного умственного расстройства Хироюки и другие члены семьи считали, что болезнь, возможно, была и врожденной. Для такого предположения были основания. У дочери Хироюки Харуны, которой уже исполнилось семь лет, начали проявляться симптомы афазии или чего-то в этом роде.

Она до сих пор нормально развивалась и общалась с окружающими, но последние три месяца не могла как следует говорить и вместо этого издавала какие-то мычащие звуки. Первый месяц она, казалось, еще понимала, что хочет сказать, ей просто трудно было произносить слова. Но однажды она прекратила всякие попытки что-то сказать. Харуна всегда была странным ребенком, и у нее были сложности в школе. Потеряв дар речи, она и в школу перестала ходить. Поскольку свободного времени у них было с избытком, дедушка и внучка сидели вместе, поглощая булочки с джемом. Чтобы чем-то занять ее, достаточно было дать ей булочку с джемом. Семья скоро поняла, что любых хлопот можно избежать, всегда имея в запасе булочки с джемом и давая ей больше, чем она сможет съесть. Хироюки постепенно терял волю, мотивацию — и вообще все, что могло бы наладить жизнь в его семье.

Когда он увидел свою дочь и своего отца, сидящих друг напротив друга в полном молчании и поглощающих булочки с джемом, эта картина навела на него еще большую тоску. Как это бесит — то, что он не может спросить ни у кого из них, вернулась ли его жена, пока его не было дома. «Бесит» не то слово; ему начало казаться, что две темные стены надвигаются на него сверху и снизу, чтобы выдавить из него жизнь. Одной жизнь дал он; другой дал жизнь ему. Сейчас он зажат между ними.

Он закрыл ширму, не в силах больше смотреть на них. Хироюки уже почти примирился с мыслью о том, что ему придется в будущем страдать от того или иного рода умственного расстройства, но, естественно, он предпочитал избегать напоминаний об этом.

«...Ну так куда же, ради всего святого, она делась?»

Хироюки озадаченно сложил руки на груди.

Когда время подошло к пяти часам, его раздражение усилил голод. Его переполняла обида на жену, которая бросила семью на произвол судьбы. Ему не на кого было обрушить гнев, и тот лишь рос и рос.

Единственное, что приходило ему в голову, — это что жена внезапно покинула его. Хироюки сам чувствовал искушение покинуть дом и бросить семью. Разъяренный до предела, он представлял себе, как говорит ей: «Уходи, сука, если хочешь. Но знай: ты убиваешь детей и старика».