– Наверное, на дилижанс, – неуверенно протянула Полина Андреевна, подумав, что вояж на локомотиве окончательно истребит благоговейное чувство, и без того изрядно подпорченное видом Яффского порта.
В этот миг ее дернули за юбку.
Обернувшись, она увидела смуглого человека довольно приятной наружности. Он был в длинной арабской рубашке, с широкого пояса которой свисала ярко начищенная цепочка часов. Туземец белозубо улыбнулся и шепнул:
– Зачем дилижанс? Нехорошо дилижанс. У меня хантур. Знаешь хантур? Такой карет, сверху шатер. Как султан Абдул-Хамид поедешь. Кони – ай-ай, какие кони. Арабские, знаешь? Где захочешь – встанем, смотреть будешь, молиться будешь. Все покажу, все расскажу. Пять рубль.
– Откуда вы знаете по-русски? – спросила Пелагия, почему-то тоже шепотом.
– Жена русская. Умная, красивая, как все русские. И я тоже русской веры. Зовут Салах.
– Разве Салах – христианское имя?
– Самое христианское.
В доказательство араб троеперстно перекрестился и пробормотал: «Отченашижеесинанебеси».
Это был чудесный знак! В первые же минуты по прибытии в Святую Землю встретить православного, да еще русскоговорящего палестинца! Сколько полезного можно будет от него узнать! И потом, путешествие в собственном экипаже, на хороших лошадях, это вам не линейный дилижанс.
– Едем! – воскликнула Полина Андреевна, хотя добрый штурман строго-настрого предупреждал ее: в Палестине не принято соглашаться с назначенной ценой, здесь положено из-за всего подолгу торговаться.
Но не рядиться же из-за лишнего рубля, когда едешь в Пресвятый Град Иерусалим?
– Завтра едем. – Салах подхватил чемодан будущей пассажирки, поманил рукой за собой. – Сегодня нельзя. До ночь не успеть, а ночь плохо, разбойники. Идем-идем, хорошее место ночевать будешь, у моя тетя. Один рубль, только один рубль. А утром как птичка летим. Арабские кони.
Пелагия едва поспевала за быстроногим проводником, который вел ее лабиринтом узких улочек, забиравшихся все выше в гору.
– Так ваша жена русская?
Салах кивнул:
– Наташа. Имя Маруся. Мы Ерусалим живем.
– Что? – удивилась она. – Так Наташа или Маруся?
– Моя Наташа звать Маруся, – загадочно ответил туземный человек, и на этом разговор прервался, потому что от подъема по горбатой улочке у паломницы перехватило дыхание.
«Хорошее место», куда проводник отвел Полину Андреевну, оказалось глинобитным домом, в котором постоялице отвели голую комнату без какой-либо обстановки. Салах распрощался, объяснив, что в доме нет мужчин, поэтому ему ночевать здесь нельзя – он заедет завтра утром.
Спать путешественнице пришлось на тощем тюфяке, умываться из таза, а роль ватерклозета исполнял медный горшок, очень похожий на лампу Аладдина.
Душевное благоговение, будучи субстанцией хрупкой и эфемерной, всех этих досадных неудобств не вынесло – съежилось, присыпалось пеплом, как головешка в погасшем костре. Монашка попробовала читать Библию, чтобы снова раздуть волшебную искорку, но не преуспела. Должно быть, мешало светское платье. В рясе сохранять блаженный трепет много легче.
А когда при умывании заглянула в зеркало, совсем расстроилась.
Вот тебе на! По переносице и щекам вылезли веснушки – явление, огорчительное для любой женщины, а уж для особы духовного звания и вовсе неприличное. А ведь, казалось, были начисто истреблены посредством ромашкового молочка и медовых притирок!
Всю ночь несчастная госпожа Лисицына проворочалась на жестком ложе и рано утром, кое-как умывшись, заняла позицию у ворот в ожидании скорого прибытия возницы.
Прошел час, другой, третий. Салаха не было.
Солнце начинало припекать, и Полина Андреевна осязаемо чувствовала, как проклятые конопушки набирают цвет и густоту.
Явление православного туземца уже не казалось ей «чудесным знаком» – скорее подлой уловкой, которую Лукавый изобрел, чтобы отдалить прибытие паломницы в Божий Град.
Пока монахиня колебалась, ждать ли дальше или вернуться в порт, миновал полдень, а это означало, что иерусалимский дилижанс упущен.
Боясь, как бы не опоздать и на трехчасовой поезд, Пелагия, наконец, двинулась в сторону моря, но у первого же перекрестка остановилась. Куда поворачивать, вправо или влево?
Именно в эту минуту из-за угла выкатила вихлястая повозка с огромными колесами, прикрытая сверху куском выцветшего полотна. Спереди восседал коварный обманщик Салах, лениво помахивал кнутом над спинами двух костлявых лошаденок.
– Мой хантур, – гордо показал он на свой непрезентабельный экипаж. – Мои кони.
– Арабские? – не удержалась от язвительности Полина Андреевна, с обидой вспомнив свои вчерашние мечты о тонконогих аргамаках, которые понесут ее через горы и долины в самый главный город на всем Божьем свете.
– Конечно, арабские, – подтвердил мошенник, привязывая чемодан. – Здесь все кони арабские. Кроме тех, которые еврейские. Еврейские немножко лучше.
Но на этом злодейства Салаха не закончились.
Повозка повернула в центр Яффы и остановилась перед гостиницей «Европа» (оказывается, имелась здесь и такая – ночевать на полу было вовсе не обязательно!). Госпоже Лисицыной пришлось потесниться – на скамейку уселась американская пара: муж и жена. Они оказались не паломниками, а туристами:путешествовали по Holy Land [10], снаряженные по всей науке агентства «Кук» – обильный багаж граждан Нового Света был навьючен на грязного, недокормленного верблюда.
–Я же заплатила пять рублей! – зашипела Полина Андреевна на Салаха. – Так нечестно!
– Ты худая, места много, вместе веселей, – беззаботно ответил сын Палестины, прикручивая уздечку горбатого прицепа к задку своей колымаги. – Mister, missus, we go Jerusalem! [11]
– Gorgeous! [12] – откликнулась на это известие «миссус», и караван тронулся в путь.