Был в кассе и еще один человек – щеголеватый блондин с идеальным сияющим прибором. Этот стоял в углу, у конторки, и что-то переписывал в растрепанную учетную книгу.
– Шабат шолом, —поздоровался Матвей Бенционович по случаю приближающейся субботы. Молодой человек прошелестел:
– Здравствуйте.
Взгляд у него был мягчайший, прямо шелковый.
Ростовщик же только кивнул. Посмотрел на вошедшего еще раз, подольше, и протянул руку ладонью кверху.
– Показывайте.
– Что показывать? – удивился Бердичевский.
– Что принесли, то и показывайте.
– С чего вы взяли, будто я вам что-то принес?
Голосовкер закатил глаза, вздохнул и терпеливо, как малахольному, объяснил:
– Ко мне приходят либо-либо. Либо чтоб взять ссуду, либо чтоб заложить вещь. Вы же не цудрейтер,чтобы думать, будто я дам ссуду незнакомому человеку? Нет, вы не цудрейтер.Еврей, если он цудрейтерили, выражаясь культурно, идиот, не носит шляпу-котелок за двенадцать рублей и пиджак английского твида за сорок или даже сорок пять целковых. Значит, вы принесли вещь. Ну, что там у вас? Золотые часы? Кольцо с камнем?
Он сдвинул очки на кончик носа, вместо них спустил со лба на глаз лупу, пощелкал пальцами.
– Давайте, давайте. Я, конечно, не цадик и не раввин, но в пятницу вечером хожу в синагогу, а потом пою «Шалом алейхэм, мал`ахэй га-шалом»и сажусь за праздничный стол. Кеша, а вы что возитесь? – повернулся он к блондину. – Ей-богу, лучше бы я нанял какого-нибудь еврея-безбожника, чтобы сидел в конторе в пятницу вечером и в субботу.
– Сейчас-сейчас, Эфраим Лейбович, – кротко молвил Кеша и застрочил в книге с удвоенной скоростью. – Что-то я не вижу в описи бирюзовых бус мадам Слуцкер. Разве она не придет их выкупать? Завтра последний день.
– Придет, конечно, несмотря на субботу, и будет плакать, но денег у нее нет, а значит, отдавать бусы ей не придется. Я запираю их в сейф.
Пользуясь паузой, Матвей Бенционович разглядывал «паука», пытаясь определить, как с таким разговаривать. Наверное, лучше всего попасть в его же собственный тон.
– Ничего я вам не принес, мсье Голосовкер, – сказал статский советник, и голос сам собой заплел певучую интонацию, казалось, навсегда вытесненную долгими годами учебы и государственной службы. – Наоборот, хочу у вас кое-чего взять.
Ростовщик убрал руку, прищурился.
– Я буду давать кое-чего незнакомому человеку, хоть бы даже и в шляпе-котелке? По-вашему, я шлимазл?
Бердичевский сдержанно улыбнулся.
– Нет, мсье Голосовкер, вы не шлимазл.Великий Ибн-Эзра сказал: «Если шлимазлвздумает стать гробовщиком, люди перестанут умирать, а если шлимазлстанет продавать светильники, то перестанет заходить солнце». У вас же с коммерцией, насколько мне известно, всё в полном порядке.
– Насколькр вам известно? – переспросил Голосовкер. – А могу я поинтересоваться, насколько именновам известно? Вы, извиняюсь, кто такой будете и откуда?
– Мордехай Бердичевский, – поклонился прокурор, назвавшись именем, которое носил до крещения. – Из Заволжска. И я в самом деле о вас много кой-чего знаю. – Заметив, как напряглось при этих словах лицо хозяина, Матвей Бенционович поспешно добавил. – Не бойтесь, мсье Голосовкер. Я хочу попросить у вас то, что охотно даст любой еврей, – совета.
– И вы приехали в Житомир из Заволжска, чтобы спросить у Эфраима Голосовкера совета? – недоверчиво прищурился ростовщик.
– Вы засмеетесь, но так оно и есть.
Засмеяться Эфраим Лейбович не засмеялся, но улыбнулся – немножко встревоженно и вместе с тем польщенно.
Бердичевский покосился на молодого человека, который всем своим видом показывал, что занят работой, ничего вокруг не видит и не слышит.
– Говорите, мсье Бердичевский. Кеша хороший мальчик, а идише харц [20], хоть и кацап. Он знает: что сказано в этих стенах, в этих стенах и останется.
Обладатель еврейского сердца будто и не слышал лестной аттестации – сосредоточенно зашуршал страницами, что-то там выискивая.
Прокурор тем не менее понизил голос:
– У меня в Заволжске ссудно-кредитное товарищество – вроде как у вас. Ну, может быть, немножко побольше.
Он показал большим и указательным пальцами, что совсем ненамного.
– И как вам это удалось? Ведь Заволжская губерния за чертой оседлости. Выкрестились?
– Нет, как можно, – укоризненно развел руками Бердичевский. – Как говорится, из свиного хвоста ермолки не сошьешь. Но это, скажу я вам, был еще тот макес.Пришлось записаться в купцы первой гильдии. Не подумайте, что быть купцом первой гильдии – цимес мит компот.Одно свидетельство стоило 565 рублей, да еще ведь нужно непременно вести оптовую торговлю, а какая в нашем ремесле оптовая торговля? Не хочешь опта – плати полицеймейстеру, а лох им ин коп [21], — взял грех на душу Матвей Бенционович, оклеветав честнейшего заволжского полицеймейстера.
Сам на себя удивлялся – до чего легко из памяти выскакивали словечки и выражения из детства.
– Э, вы еще не видели нашей полиции, – печально улыбнулся Голосовкер. – Хуже урловя не встречал даже в Белой Церкви.
Прокурор озадаченно моргнул, потом вспомнил: урл —это то же самое, что гой.
Однако пора было переходить к делу. И Бердичевский осторожно начал:
– Обратился ко мне один человек. Хочет открыть свое дело, просит ссуду в двадцать пять тысяч.
Эфраим Лейбович закатил глаза в знак уважения к такой сумме.
– Я бы не дал, потому что человек он в Заволжске новый и недвижимого имущества там не имеет, однако тут особенное обстоятельство. Сам этот человек гой,дворянин, а поручительство привез от еврея, да не какого-нибудь лайдака,а от уважаемого рава Шефаревича из вашего города.
Голосовкер поднял брови, и Бердичевский сразу замолчал – не последует ли какого-нибудь комментария. Нет, не последовало.