Мы подъехали к Мариинскому театру. Газовые фонари освещали мраморные колонны. Вереница карет… Лакеи помогали высаживаться молоденьким дамам, молодые господа сами весело выскакивали из карет.
Фраки, мундиры, собольи накидки…
– Как много молодых лиц! Я чувствую себя здесь особенно старым, – веселился лже-Кириллов.
– И я тоже, – засмеялся в тон настоящий Кириллов. – Слава Богу он, – обо мне, – тут свой. Как на него посмотрела та дама!
Я повернулся вслед за его рукой.
– Шучу! – захохотал лже-Кириллов. – Но вы однако взволновались.
Как я их ненавидел!
Мрамор, зеркала… Выставка голых плеч и драгоценностей. И маски… Здесь все перемешалось. Под масками – царицы света и полусвета… Пахло духами. Теснота и жар бала…
Его я увидел сразу. Великолепный двухметровый красавец с презрительной усмешкой возвышался над толпою. Глаза неторопливо рыскали по зале.
На другом ее конце появилась маленькая стройная кошка в венецианской маске.
– Фанни, – прошептал Кириллов и исчез.
Фанни сразу заметила меня. И тотчас направилась, точнее, заскользила ко мне.
Мы танцевали. Небрежно сбросила маску. Знакомое лицо вчерашней мраморной богини и горящие черные глаза… В танце её тело прижималось, бесстыдно терлось… Ее жаркое дыхание – будто это уже происходило… И притом глаза неотступно следили за Николой.
Я наклонился, тихо сказал ей:
– Послушайте, вы должны избавиться от золотой табакерки, которую он вам подарил.
Очнувшись, сразу деловито-настороженно:
– О чем вы? Я не понимаю… – Но уже в следующий миг я услышал её яростное: – Мерзавец! Нет, каков негодяй! – И грубая ругань торговки.
Я оглянулся, проследив за ее взглядом, и увидел голову Великого князя. Она парила над головами танцующих. Разрезая толпу, Никола приблизился к удивительной маске! Думаю, её заметили все!
Она была одета в конногвардейский мундир. Лосины облегали великолепные ноги. Мундир подчеркивал высокую грудь. Она была сложена, как Венера. Роскошные черные волосы рассыпались по плечам…
Бедная Фанни! Моя партнерша вмиг показалась жалкой…
Великий князь остановился. И, неотрывно глядя на «конногвардейца», что-то сказал следовавшему за ним адъютанту. Адъютант подошел вплотную к маске.
Фанни оттолкнула меня и быстро пошла прочь из залы.
И тогда я услышал за спиной:
– А вы, однако, глупец, сударь. – За мной стоял Кириллов. – Идите за мной. И не смейте более делать глупостей. Иначе сегодня не вернетесь домой…
Мы вышли в фойе. Кириллов почти бежал. У одной из лож стоял, точнее, охранял ее капельдинер (видимо, наш). Мы вошли, внутри ложи была дверца, за ней – темный коридор. Далее он повел меня какими-то темными лестницами. Наконец уперлись в дверь.
Кириллов ключом отпер ее, и мы очутились на сцене. Здесь висели колокола – много колоколов, мерцали золотом декорации царских палат. (Как я узнал потом, то была декорация оперы «Борис Годунов», законченной недавно известным композитором Мусоргским.)
По винтовой лестнице, уводившей к колоколам, мы поднялись к самым колосникам. Под потолком была еще крохотная дверца, охраняемая очередным агентом в ливрее капельдинера.
Кириллов открыл ее, и мы вступили в темноту, едва освещенную полоской света. Свет пробивался через отверстие в стене.
– Сядьте на корточки, – зашептал Кириллов.
Я присел и в крохотную щель увидел комнату.
Напротив моих глаз стояла кушетка карельской березы. Сбоку была дверь, над ней – лапы орла, часть Государственного герба. Это была та самая – царская – ложа.
Хлопнула дверь. Появился Никола, заходил по комнате.
Вошел адъютант, начал докладывать:
– Я передал ей записку. Она расхохоталась и велела вам сказать, что ей не десять лет и не надо писать ей пошлые глупости и что вы… простите, Ваше Сиятельство, это ее слова… «редкий болван». Но тем не менее она придет.
– Болван – ты, мой друг! Да кто ж ее сюда пропустит? Ты должен был ее проводить.
– Я, конечно же, предложил ей. Но она ответила, что придет только сама!
– Найди! И приведи! И только посмей без нее явиться.
Адъютант ушел.
Никола заходил по ложе, произнося вслух, как стихи:
– И вновь огонь охватил меня, и поджигательница не уйдет без казни…
Именно на этих словах дверь отворилась очень тихо, без звука. И вошла… она!
Она сняла маску… Это была та, которую я увидел у Нечаева. Черная Мадонна!..
Никола тем временем молча теснил ее к кушетке. И я должен был помогать этому животному! Я понял: сейчас он бросит ее на кушетку.
– Ей надо помочь, – зашептал я.
– Только посмейте! – Кириллов больно схватил мою руку. У него была железная хватка.
Но тут Великий князь замер.
Она чуть отступила назад, держа перед собой вытянутую руку, в которой был… револьвер!
Я услышал её голос:
– Немного забылись, Ваше Высочество. – Она, усмехаясь, смотрела на него.
И тут наш буйный Никола потерялся, он явно струсил.
Бормотал:
– Обожаю!
– Не будьте смешным… Вы позвали меня, чтобы… – последовало грязное гвардейское слово. – Я точно выразилась?
– Да, сударыня…
– Как вы думаете: хочу ли я… после ваших жалких дур… после французской шлюхи… быть с вами?
Он принял правила игры:
– Наверное, да. Иначе вы не пришли бы.
– Сообразили. Для этакого болвана уже много… Да, хочу. Но это будет тогда, когда решу я. – Говорила все это, не опуская револьвера. Поняла его характер! И, пятясь с револьвером к двери, сказала: – Прощайте, малыш на третьем десятке. О продолжении нашего знакомства дам знать вашему адъютанту. – И выскользнула из ложи.
Тотчас вернулся изумленный адъютант, понял: произошло необычное. Видно, красивые дамы никогда так быстро не покидали ложу.
Никола в ярости бегал по ложе.
– Эта блядь мне заплатит! Как она проникла сюда? Как? Как?
– Понятия не имею, Ваше Высочество. Опасная штучка.
Адъютант замолчал, ждал распоряжений.
– Домой! – сказал Никола.
И они ушли из ложи.
Мы вышли из нашего укрытия на лесенку.
– В сумочке хранила, да как незаметно вынула… Видать, не раз пользовалась, – усмехнулся Кириллов.
На улице в карете нас ждал смущенный лже-Кириллов.