Дженис смущенно отвела глаза:
– Ты знаешь обо мне вещи, которые, кроме тебя, никто в мире не знает.
– Разумеется! – воскликнул он, чувствуя, что тут у него есть шанс блеснуть. – Я знаю, что у тебя имеются три пломбы и какие именно зубы пломбированы, хоть это и не самая приятная деталь. Знаю, что в шестилетнем возрасте ты прокатилась в цирке на верблюде. А когда тебе стукнуло пятнадцать и тебе подарили велосипед, тебя сбила машина и за рулем была толстая пятидесятилетняя тетка, которая ужасно кричала. Я знаю, что после этого левая лодыжка у тебя болит к плохой погоде. Спишь ты на животе, и это давняя привычка. И конечно же в возрасте трех лет ты не преминула пописать в кошачий лоток…
– В качестве эксперимента.
Дженис принялась за еду, а Питер сделал знак официанту, чтобы тот принес вторую бутылку.
– Я знаю, что ты способна чуть ли не в узел завязать вишневую веточку в мараскиновом коктейле с помощью одних только зубов и языка – умение, которым немногие могут похвастаться. Что еще? Что так и осталось невыясненным, почему у твоей мамы не совпали даты в метрике и на водительской лицензии. Знаю, что ты водишь машину лучше меня и лучше большинства мужчин. Знаю…
– Питер, мне не нравится, как ты вычислил мое местопребывание. – Тон ее теперь изменился, похоже, начинаются упреки. – Разнюхивать и выслеживать – это низко.
– Я в отчаянном положении, Дженис. – Сказано это было не в шутку, а вполне серьезно.
– Что ты там делал? Прошел в комнату и прочел дневник?
– В комнату прошел, а на дневник времени не хватило.
– А если б хватило? – допытывалась она.
– Возможно, и прочел бы, – со смехом отвечал он.
– В общем, я здорово разозлилась. Как и мой адвокат.
– Берджер предсказывал мне злобного адвоката.
– Берджер всегда меня недолюбливал.
– Неправда, – с набитым ртом отозвался Питер.
– Он говорил, что такие женщины, как я, мужчинам нравятся, но их не любят.
– А мне ты и нравишься, и я тебя люблю.
Замечание это она восприняла хладнокровно.
– Ведь так часто мужчин тянет к женщинам сильным, к тем, кого надо постоянно завоевывать. А если женщина просто порядочная и любящая, мужчине с ней скучно, быстро надоедает. Я это и на работе сколько раз видела. Типичная ловушка. Что бы там такие женщины ни говорили, они всегда возвращаются к своему обидчику. Или выбирают другого такого же. Ведь других они не знают. – Она скосила глаза и постучала себя по лбу. – Вся их вселенная вращается именно вокруг этого центра.
Они молча ели. Он раздумывал о том, можно ли еще как-то поправить настроение этого вечера. Дженис, как он заметил, опять с удовольствием налегала на вино, смакуя его губами и языком; после горячего он заказал на десерт третью бутылку, и она улыбнулась ему – молча и заговорщически.
– Ну, что? – Глаза ее блестели, а голос вновь стал нежным, ласковым.
– Не могу решить. Разрываюсь пополам: с одной стороны, хочется увезти тебя домой на ночь, а с другой – страшно – как бы чего не вышло.
– У меня такое же чувство.
Они посмотрели друг другу в глаза.
– У тебя кто-то есть? – решился Питер.
– Ревнуешь? – Дженис взяла в рот кусочек шоколадного торта.
– Конечно, – спокойно согласился он.
– Слишком мало времени прошло. Ты меня в этом смысле знаешь.
Он пробурчал что-то утвердительное, удивляясь легкости, с какой они лгали друг другу, но не огорчались этой легкости.
– А у тебя? Тебе ведь невтерпеж становится очень быстро.
– Так уж и невтерпеж.
– Конечно! – поддразнила она и, высунув кончик языка, облизнула нижнюю губу.
Питера качнуло вперед. Казалось, голова плохо держится на шее. Он увидел, что и Дженис абсолютно пьяная.
– Я схожу с ума от любви к тебе, и ты это знаешь.
– Ну а до какой степени сходишь с ума?
– Моя любовь к тебе измеряется громадными пятидесятипятилитровыми бочками.
Она засмеялась с притворным неодобрением.
– Нет, серьезно. Я храню ее на складе возле реки. У меня там есть знакомый грузчик, он и ворочает эти бочки сутки напролет, а склад буквально забит ими до самого потолка. Ряды и ряды этих бочек.
– А как зовут грузчика? Скажи, уж если на то пошло.
– Джо Купидон. У него голубые глаза, а на груди вытатуированы розы, целый розовый куст. – Это была внешность реального человека, насильника, которого они судили несколько лет назад, но Дженис этого не знала. – Он настоящий качок и очень подходит для такой работы.
– Хватит. Уже не смешно. Ты издеваешься надо мной.
– Хватит, значит, хватит, – быстро согласился он, желая сгладить неловкость.
Они помолчали.
– Можешь не отвечать мне сейчас, – начал он, – но подумай над тем, что я сейчас скажу. – Выпитое вино воодушевляло и вселяло надежду. – Предлагаю тебе следующее: ты возвращаешься, я бросаю работу…
– Это в середине важного процесса?
– Да, и не сомневайся в этом. Мы отправляемся куда-нибудь, в любое место, куда ни пожелаем. Я нахожу себе какую-нибудь спокойную работу, работу от сих до сих, с твердым рабочим графиком, и мы обзаводимся детьми. У нас есть еще на это лет пять, Дженис. Из тебя выйдет великолепная мать, я всегда тебе это говорил. Нам надо столько всего переменить, и я так хотел бы попробовать еще раз. Я что хочу сказать, Дженис, ей-богу, мы ведь уже столько лет вместе, в тебе вся моя жизнь, ведь ты понимаешь, да? Мы же выросли вместе, потому что, когда все это началось, мы же были детьми. Скажу тебе со всей откровенностью: я не могу все это вычеркнуть, выбросить. Никто не способен выбросить все и со всем расстаться, любой психиатр тебе это скажет. Я немножко сошел с катушек без тебя, Дженис. Я такое делаю…
– А что ты делаешь? – с тревогой спросила она. Он вспомнил неподвижное голое тело Джонетты Генри. Почему он его вспомнил, лучше не вникать.
– И что мы будем делать? – спросила Дженис.
– Позволь мне сказать все, что я собирался сказать. – По ее тону Питер понимал, что это возможно. – Я хочу, чтобы ты подумала о возвращении. Все будет как я и сказал. Я найду другую работу, мы уедем из города или останемся – как ты захочешь. Ты сможешь завести детей, целый выводок. Черт возьми, разве мы не можем себе этого позволить? Да можем, сколько угодно! Разве не надоело тебе возиться с чужими проблемами? Мне – так точно надоело! И, надеюсь, не такой я человек, чтобы складывать лапки, а потом бежать разводиться при первом же осложнении!
– Я всегда представляла тебя с маленькой темноволосой дочкой на руках, – счастливым голосом заговорила Дженис, прервав его. – Я столько раз представляла себе подобные картины!