Если честно, я побаивался, что Киоко меня отвергнет, захочет переписываться с девочкой, а не с мальчиком, и теперь был счастлив: она вроде бы хотела дружить со мной так же, как хотел этого я. Одновременно я понял, что необходимо найти что-то общее, иначе переписка просто заглохнет.
Я размышлял о ее внешности. До сих пор Киоко представлялась мне миниатюрной мисс Накамото, но она могла быть и уродиной, и толстухой.
Нет, нет. Так думать нельзя.
Выберу момент и попрошу у нее фотографию, а пока пусть остается для меня миленькой и хорошенькой, такой, какой я хочу.
Днем я играл в своей комнате в «Лего гонщики», а потом отправился к Полу; его мама обещала нам по два доллара каждому, если мы вымоем все окна в доме. Конечно, можно было бы написать ответ Киоко, но мне хотелось продлить удовольствие, прочувствовать свои впечатления, а потому я решил опять подождать до тех пор, пока все улягутся спать.
Ужинали мы втроем — мать, Том и я, а отец задерживался, в чем ничего необычного не было. Он часто проводил субботние дни и вечера со своими друзьями, болтался в барах, смотрел бейсбольные матчи и иногда утрачивал всякое представление о времени. Вдруг зазвонил телефон, и мать подняла трубку. Уже через секунду она злобно орала, и по ее репликам мы сразу поняли, что произошло: папаша с дружками завалился в бар, напился и по дороге домой попался полицейским. Мы с Томом переглянулись.
Страх перед возможными последствиями на мгновение сблизил нас, что случалось очень редко.
Поскольку отец забрал «торино», мать запихнула нас в «фольксваген», и мы поехали в полицию. В участке мать орала и визжала на злополучных дежурных, пока ей не разрешили зайти и повидать отца, и она исчезла за железной дверью, открывавшейся с пульта дежурных. Изнывая на жесткой скамье, как нам показалось, вечность, мы видели девушку, заявившую о взломе машины и пропаже сумочки; старика, в чью припаркованную машину врезался удравший с места происшествия водитель; женщину, требовавшую оформить запретительный судебный приказ против мужа. Все они давно закончили свои дела и ушли. Наконец из-за той таинственной двери появилась мать и процедила сквозь зубы:
— Пошли отсюда.
Я взглянул на Тома. Один из нас должен был задать вопрос, а Том — старший.
— Что с папой? — спросил он.
— Ваш отец влип, но он сам заварил эту кашу, сам пусть и выпутывается. Пошевеливайтесь!
Мы поплелись к машине, боясь открыть рот. Никогда еще я не видел мамашу такой разъяренной и подумал, что теперь-то родители разведутся. Дома нас ждал давно остывший ужин, но голода я не испытывал. Да и вряд ли я смог бы проглотить хоть кусочек. Мать, трясясь от бешенства, стала соскребать еду с тарелок прямо в мусорное ведро. Том убрался в свою комнату и захлопнул дверь, а я остался в гостиной, не представляя, чем занять себя, и в любой момент ожидая услышать звон бьющихся тарелок. Хлопали дверцы шкафчиков, гремели столовые приборы, необычайно громко щелкнул выключатель посудомоечной машины, но до битья посуды дело не дошло.
Несмотря на все происходящее, в моей душе царили спокойствие и безмятежность, как в глазу бури. Я, словно буддист, сконцентрировался на письме Киоко и своем ответе. После сегодняшних событий ее незамысловатое описание мягких игрушек казалось еще более незрелым, но в то же время приятно и ободряюще контрастировало с моей семейной ситуацией. Кроме того, я планировал задать Киоко несколько вопросов и переключить ее на более взрослые темы.
Мать вышла из кухни, обнаружила меня на диване и завизжала:
— Что ты здесь делаешь? Убирайся в свою комнату.
Повторения мне не требовалось. Я быстренько убрался к себе. Спать мне совершенно не хотелось, и предстояло как-то убить кучу времени. Телевизора в моей комнате не было, так что этот способ исключался. Включить проигрыватель? Но звук привлек бы мать, а мне не хотелось, чтобы она ворвалась ко мне, визжа, чтобы я все выключил.
Интересно, что делал в своей комнате Том.
В конце концов я решил почитать книжку, научно-фантастический роман «Время великой заморозки», который я уже дважды брал в библиотеке, а прочел четыре или пять раз. В рассказе о людях, переживших новый ледниковый период, я находил утешение и поддержку. Я снова углубился в их мир и не успел оглянуться, как пришло время ложиться спать. Мать не явилась ко мне с напоминанием — она все еще торчала в передней части дома, и я понятия не имел, что она там делала. Я переоделся в пижаму, выключил свет и заполз в постель.
Странно было лежать в кровати, зная, что отца нет дома. И в то же время приятно. Я впервые понял, что не возражал бы, если бы он вообще исчез из моей жизни.
Да и мать тоже.
И Том.
Волнения и перенапряжение прошедшего дня сделали свое дело. Я незаметно заснул, а когда проснулся, в комнате было совсем темно и только узкий пучок лунного света пробивался сквозь щель в шторах. Я выбрался из постели, взял часы и поднес их к самому лицу, чтобы разглядеть стрелки.
Четверть третьего.
Даже мать наверняка уже спит. Однако, включив настольную лампу, я на всякий случай выждал еще несколько минут, проверяя, не привлечет ли свет нежелательное внимание. Дом оставался тихим и спокойным. Я открыл нижний ящик, вытащил из тайника заветную папку, достал ручку, лист бумаги и оплаченный конверт.
И начал творить.
1
Завязалась бурная переписка.
Я придумал себе новую семью — такую, которой, по моему мнению, заслуживал. Я рассказал Киоко, что мой отец — ученый и раньше создавал ракеты для полетов на Луну по программе «Аполлон», а теперь его работа настолько сверхсекретна, что даже семья ничего не должна о ней знать. Моя мама якобы пишет для известного американского журнала и к тому же профессиональный кулинар и художник по интерьеру. А я — я самый популярный парень в школе, девчонки меня обожают, мальчишки мной восхищаются. О брате я предпочел не упоминать.
Я попытался внушить Киоко, насколько ей повезло переписываться с таким, как я, и добился своего. Ее следующее письмо было гораздо свободнее, длиннее и детальнее первого, хотя изъяснялась она по большей части на ломаном английском. Мне было все равно. На самом деле мне нравилось, что ради общения со мной она прилагает столько усилий и стараний. Я видел в этом интерес, выходящий далеко за рамки ожидаемого от друга по переписке.
Второе письмо пришло, когда я был в школе, и почтовый ящик освобождала моя мать. В нашем доме право на личную жизнь не уважалось, и мать не вскрыла письмо по чистой случайности. Правда, она спросила меня, что это такое, а я с напускной обидой объяснил, что учительница заставляет всех учеников писать письма детям из других стран, и эту девчонку мне назначили. Мать потеряла интерес где-то на середине моего объяснения, и мне оставалось лишь надеяться, что ей не придет голову в будущем вскрывать мои письма.