Они не совершили ошибку.
Они знали меня лучше, чем я сам себя знал.
Я оглянулся на извилистую дорожку и почему-то подумал о Красной Шапочке, идущей через лес к своей бабушке.
— Я должен проходить весь этот путь каждый день?
Генри рассмеялся.
— Господи! Конечно же нет. Здесь есть дверь. — Он пересек комнату, открыл дверь, которую я принял за дверцу стенного шкафа. Я увидел коридор, а напротив — дверь кабинета Генри. То есть получалось, что моя дверь — та самая, через которую мы сюда вошли.
У меня слегка закружилась голова, но я не потрудился спросить, как это возможно. Мне было безразлично. Я просто кивнул.
— Туалет дальше по коридору, — сказал Генри. — Вторая дверь слева.
Я обошел видавший виды стол и между кучей музыкальных журналов и коробкой фигурок мультяшных персонажей увидел старую пишущую машинку «Ройял», точно такую, как моя первая. На приставном маленьком столике стоял современный персональный компьютер со струйным принтером. Я уселся в потертое вращающееся кресло, и оно оказалось словно подогнанным к моему телу.
Генри улыбнулся:
— Территория волшебства.
Я поднял на него глаза:
— И что же именно я должен делать?
Он объяснил. Сначала, сказал он, мне будут давать задания: писать определенные письма определенным людям. Инструкции, конечно, мне будут передавать в письмах. Ежедневно. Я буду вскрывать свою корреспонденцию и следовать полученным указаниям. После краткого испытательного срока я стану свободным художником, смогу писать на разные темы без ограничения количества писем и только с самыми общими пожеланиями относительно их содержания.
Я кивнул.
А что, если я не оправдаю их ожиданий? Что, если не смогу представить требуемое количество писем? Что, если мои письма окажутся очень плохими? Я не озвучил эти вопросы, но они вертелись у меня на языке. Пожалуй, если я провалю несколько заданий, меня уволят за непригодностью после испытательного срока.
Или подвергнут пыткам.
И новые рекруты услышат мои вопли.
Опять же мне было все равно. Я любил писать письма. Я сознательно выбрал этот наркотик. Моя мания, как любая другая, поглощала до такой степени, что все остальное меня не трогало. Даже если бы я захотел отказаться от их предложения, то не смог бы это сделать. Соблазн был слишком велик, а я был слишком слаб. И когда мне поднесли все это на серебряном блюдечке, я не смог устоять.
— У нас тут очень непринужденная атмосфера, — заверил меня Генри. — Как вы сами убедитесь, наша работа не совсем обычная, а мы — не совсем обычные служащие. — Он хихикнул. — Когда я впервые попал сюда, мне казалось, что я умер и попал на небо.
— А сейчас? — спросил я, внимательно глядя на него.
Он улыбнулся и отвернулся, но я успел заметить выражение его лица: иначе как замешательством я бы его реакцию не назвал.
— Мы здесь выполняем важную работу.
Больше Генри ничего не сказал, и я опять понял, что эта тема не обсуждается.
Я высвободился из уютных объятий рабочего кресла.
— Итак… когда я должен приступить к работе?
— Сейчас, если не возражаете.
— Рабочее время?
— Как захотите. Большинство из нас занято с утра часов до трех дня, жесткого регламента нет. Вначале вы будете работать столько, сколько потребуется для выполнения ваших заданий. А потом… — Он пожал плечами.
— А что мне делать в свободное от работы время?
— Да что пожелаете. — Генри положил ладонь на мое плечо, и я снова почувствовал нашу неразрывную связь. — Мы говорим — работа, но на самом деле это не так. Это жизнь, новая жизнь, предел мечтаний таких людей, как мы. — Он с улыбкой протянул мне конверт. Должно быть, Генри давно держал его в руке, но я его не замечал, и теперь конверт словно появился из воздуха, как по волшебству. — Держите. Почему бы вам не заглянуть внутрь?
Я разорвал конверт, вытащил листок бумаги с отпечатанным текстом и прикрепленной к нему газетной вырезкой.
Мое первое задание: я должен написать письмо от имени людей, живущих по соседству с недавно реконструированным автодромом. Из-за судебных исков по поводу ночных гонок и слишком высокого уровня шума трасса была закрыта почти десять лет. Недавно хозяева автодрома и домовладельцы урегулировали спорный вопрос, однако, судя по изложенному в газете, довольны были не все. Жители, чьи дома находились у самой трассы, возмущались предательством соседей.
— Я должен приступить прямо сейчас? — спросил я.
— Безусловно. Я буду в своем кабинете напротив. Заходите, когда закончите.
Я перечитал статью, просмотрел инструкции. Меня обрадовало отсутствие ограничений; мне не указывали, что и как написать, с какой стороны подступиться к проблеме. Я откинулся в кресле, раздумывая, чем воспользоваться: пишущей машинкой или компьютером, и в конце концов предпочел пишущую машинку. Именно с простой машинки началась моя эпистолярная карьера, и казалось естественным начать с нее новую главу моей жизни.
Я адресовал письмо владельцу автодрома:
Мистер Малдун!
Не знаю ничего более бессмысленного, чем часами смотреть, как машины кругами носятся по трассе. Тупицы, находящие в этом удовольствие, без пользы тратят отпущенный им жизненный срок, а потому достойны лишь сожаления. Вы пользуетесь слабостями этих слабоумных, и Вашему цинизму нет оправдания. Еще более отвратительно то, что Вы тратите нечестным путем нажитые деньги на запугивание честных, законопослушных граждан, к тому же Ваших соседей.
Я без стеснения обвинил старого козла в продажности, лживости и практически во всех смертных грехах, кроме разве что изнасилования собственной мамочки. К тому же я намекнул, что знаю несколько его грязных секретов и не прочь поделиться ими с общественностью — если, конечно, он не согласится продать автодром и на вырученные средства построить аналогичный где-нибудь в другом месте.
Письмо я накатал за пять минут, потом перечитал его. Мое послание вряд ли повлияет на мировоззрение парня, но заставит его задуматься. И это лишь первый залп в спланированной мною короткой и грязной войнушке. Если владелец и не перенесет автодром, то к концу боевых действий по меньшей мере согласится построить звукоизоляционную стену между своей собственностью и соседними домами. Раз уж он создал эту проблему, то пусть решает ее за свой счет.
Я пересек коридор и постучался в дверь кабинета Генри.
— Войдите, — откликнулся он после первого же моего стука, и я вошел.
— Я закончил.
— Отлично!
Я протянул листок.
— Хотите прочитать? Просмотреть?
Генри отмахнулся: