Он перезарядил винтовку и начал стрелять снова.
К этому времени Гордон справился со своими чувствами и тоже открыл огонь по чудовищным созданиям. Их можно убить, повторял он про себя. Они - реальные. Они - физические существа. Первым выстрелом он промазал, но остальные пули попали в цель. Цель была слишком крупной, чтобы промахнуться.
Брат Элиас и отец Эндрюс стояли, глядя друг на друга. Вокруг них разверзалась земля, на поверхность выкарабкивались живые трупы гигантских младенцев. Горячий ветер бил им в лицо, неся с собой гнилостный запах разложения. Священник прикрыл глаза, почувствовав на себе давление неприятной и незнакомой силы, пытающейся пробиться сквозь его замкнутые чувства, пытающейся найти трещину в психической блокаде, которую он создал в своем мозгу.
- Откройтесь! - потребовал брат Элиас. Священник замкнулся, защищая себя. Окружающий его воздух сгустился и потяжелел от давящей силы. Он чувствовал, как его обволакивает зло, и чудовищность этого чувства не шла ни в какое сравнение с тем, что он когда либо переживал ранее. Он задрожал, ощущая нарастающее давление извне.
- Откройтесь! - орал брат Элиас.
Мое время близко, подумал отец Эндрюс, вспомнив строку из Библии. Я готов принести себя в жертву. И в этот миг... в этот миг ощутил силу! Его слабая и шаткая воля укрепилась пришедшей извне железной решимостью; его оцепеневший и усталый мозг мгновенно распростерся, охватывая знание обширное и безграничное, при этом совершенное и организованное.
И затем он начал тонуть, таять, рушиться, подавленный властью этой новой силы, которая иссушала все его существо, всасывала его в себя и тем становилась еще сильнее. Он слышал свой собственный голос среди этой пучины, но и голос, и мысли съеживались, исчезали, исчезли.
Сила отныне перестала быть бестелесной; рассеянной воле больше не было нужды действовать через несовершенные и случайные сосуды. Горячая и жгучая, укрепившаяся брошенными жизнями столь многих существ, сила отныне стала свободной, обрела форму, которой могла воспользоваться, форму, которую могла контролировать полностью и в совершенстве. Сила смотрела зрячими глазами на окружающий мир и воспринимала его живыми чувствами.
И создания, противостоящие этой силе, внезапно оказалась такими слабыми, такими незначительными.
- СКЛОНИСЬ ПЕРЕД СВОИМ НОВЫМ БОГОМ! Голос прозвучал столь мощно, столь внушительно, что шериф с Гордоном обернулись. Даже чудовищные младенцы, карабкающиеся из земных расщелин, приостановили на секунду свое движение.
- ПОВЕЛЕВАЮ ТЕБЕ СКЛОНИТЬСЯ ПРЕДО МНОЙ.
Голос был очень похож на голос отца Эндрюса, и явно исходил из его приоткрытого рта, но мощность его была неправдоподобной.
Брат Элиас ринулся вперед, крепко схватил священника за плечи и прямо в лицо, что было сил начал выкрикивать чужие слова Ритуала Изгнания, но даже его зычный голос казался жалким и беспомощным по сравнению с голосом отца Эндрюса.
Жуткий смех священника просто подавил его. Оглушительный звук, от которого, казалось, содрогнулись чернеющие небеса, эхом прокатился по горам.
- У ТЕБЯ НЕТ НАДО МНОЙ ВЛАСТИ!
Брат Элиас заговорил еще быстрее; странные слова вылетали изо рта, словно ему надо было успеть высказать все в кратчайший промежуток времени, который уже заканчивался.
- ...господь наш Бог, - выкрикнул он по-английски, и в следующий миг отлетел от священника, перевернулся через голову и упал плашмя на большой серый камень в добрых двадцати футах. Но быстро встал, встряхнул головой, приходя в себя, и продолжил скандирование на чужом языке со скоростью записного аукциониста. Одновременно он приближался к священнику, раскинув руки и пальцами выписывая в воздухе какие-то символические знаки. И тут отец Эндрюс начал меняться.
Тело его начало расширяться, пухнуть, на руках и на лице кожа начала лопаться, а затем стала рваться одежда.
- Нет! - панически вскрикнул брат Элиас.
У отца Эндрюса начали стремительно расти волосы - со скоростью нескольких футов в секунду - и быстро достигли земли. Изначально пепельно-русые, они на глазах превращались в угольно-черные. Кривая кость вылезла из живота священника. Новые огромные черные глаза вытолкнули настоящие, и те повисли на тонких ниточках на опухших щеках. Руки священника выбросило из плечевых суставов, как взрывом, и вслед за фонтанами крови из образовавшихся отверстий вылезли две толстые жилистые артерии. Стали появляться и множиться новые ноги.
Брат Элиас, не прекращая безумного скандирования, метнулся к крестам, которые воткнул в землю перед началом метаморфоз с телом отца Эндрюса.
Тело священника стало делиться надвое. Из появившейся расщелины хлынула чернильно-черная жидкость.
- Я ТВОЙ БОГ, - успел произнести рот отца Эндрюса, и голова тоже начала раскалываться надвое.
Брат Элиас метнул крест в то, что еще оставалось от фигуры священника.
Боль и внезапная потеря жизненной энергии. Ощущение силы равной или превышающей его собственную.
Понимание.
Страх.
Ударил сильный порыв ветра - и крест начал съеживаться и чернеть. Из отца Эндрюса раздался вопль боли и агонии такой силы, что Гордон с Джимом зажали уши ладонями, боясь оглохнуть.
Проповедник швырнул второй крест в деформированное тело отца Эндрюса, на этот раз - в голову. Тело повалилось наземь. Вновь и вновь повторяя последние слова ритуального заклинания, брат Элиас метнул два оставшихся креста в живот священника.
Сила отступила туда, откуда возникла, ее знание внезапно исчезло, ее притязания пропали, ее казавшаяся безграничной власть быстро истощалась. Она вернулась в себя. Теперь она стремилась лишь выжить.
Молнии черной энергии рвались с крестов, лишая цвета окружающую действительность. Кресты таяли на глазах, превращаясь в изогнутые спирали. Энергетические молнии, с каждым разом становясь все слабее, растворились в нависших черных облаках.
Двое гигантских младенцев все еще ползли, и Джим по нескольку раз выстрелил в каждого, прежде чем они застыли и непонятным образом растворились в земле, оставив после себя лишь комки сероватой слизи.
Горячий ветер внезапно сник. Гордон с шерифом, тяжело дыша, переглянулись. С безумно колотящимися сердцами они молча двинулись по рассроченной земле туда, где недвижно лежал брат Элиас.
Испустив безумный вопль, черная фигура доктора Уотерстона исчезла в языках пламени. Обугленная кожа превратилась в хлопья, но прежде, чем фигура полностью исчезла, Марина успела заметить нечто блестящее, белое, похожее на червяка.
Пламя исчезло так же мгновенно, как и возникло. Младенец, стоявший у нее между ног, внезапно выронил нож и упал на колени, словно вдруг утратил координацию движений.
Все остальные создания, заполнившие кухню, одновременно превратились в бессмысленно тыкающихся во все стороны слизняков. Марина, будучи еще не в силах пошевелиться, поняла, что спасена.