— Девяносто девятый, — уточнила Кристина.
— Да. В самом деле. Это новый том, — миссис Сандерс распахнула обложку, заклеенную толстой клеящей лентой, — начат в семьдесят седьмом году. А я тут живу с пятьдесят первого.
— Навидались всякого, я полагаю.
— Навидалась? О да. И видела, и слышала, и выносила их тела. Один господин умер в ванной. У нас тут жил кто-то из «Черных пантер», захаживал Вуди Ален, навещал друзей, Дженис Джоплин ночевала три недели. А Аллен Гинзберг однажды забыл здесь свои брюки — о, кто только не перебывал в этом доме, доложу я вам. Один жилец пытался разводить цыплят в своей комнате, другой спал головой в сломанном холодильнике, тут жили четыре или пять трансвеститов, всех не упомнишь.
— Денег у меня не много.
Старая женщина слышала подобные признания не в первый раз.
— Здесь богачей не водится.
— Я не знаю, смогу ли я…
— Видишь ли, я социалистка, таких, как я, в наше время встретишь не часто. Люди не помнят, что значит быть социалистом. Я много денег не беру. Я беру столько, сколько могу получить. — Миссис Сандерс рассеянно перелистывала страницы. — Тут одни пытались купить мою собственность несколько лет назад, утверждали, что для меня это выгодная сделка. Выгодная? Я старая женщина, у меня коты, и есть все, что нужно для себя и для них. Хотя жизнь и не легкая. Я состарилась, но пока жива. — Она улыбнулась самой себе, затем мысли ее вернулись к реальности, а взгляд устремился на Кристину. — Так вот, я знаю твой тип. Я знаю о тебе такое, о чем ты даже не подозреваешь. Я поселю тебя в одной из комнат наверху. Пятый этаж, окна на улицу. Много дневного света. Там почти не слышно мусорщиков, и ты там можешь спокойно сидеть и думать, о чем захочешь. Та последняя девушка так внезапно уехала, что оставила кучу коробок в кладовке, возможно, она их заберет, а может, нет. Но это не моя забота. А теперь следуй за мной… — Миссис Сандерс встала. — Давай следуй за мной и прихвати свою сумку. Да, это лифт, мой лифт, он не для жильцов. Я слишком стара, чтобы забираться по лестнице.
Они втиснулись в крошечную клеть лифта, и миссис Сандерс нажала пальцем кнопку на панели. Кабинка медленно поползла вверх.
— Они сказали, что это здание стоит почти миллион долларов, но что мне с того? Куда я отсюда пойду? Я живу здесь с тех пор, как выбрали Эйзенхауэра, вырастила четырех детей, пережила двух с половиной мужей.
— Двух с половиной? И такое бывает?
— О, первые два были в полном порядке в романтическом смысле, но последний, что ж, он тянул только на половину. Он умер от рака печени. Пил и пил, а я никогда не просила его перестать. — Старушечьи щеки вздрогнули от воспоминаний. — Он, бывало, напивался и играл мне на тромбоне, ничего печальнее на свете не бывает. Его игра заставляла меня рыдать, я опять в него влюблялась. Когда он брал в руки инструмент, я видела в нем принца. — Кабину тряхнуло, и она остановилась. — Вот и пятый этаж.
Вдоль темного коридора одна за другой шли комнаты, стены в грязных наслоениях.
— Стало быть, так, у меня несколько правил. Я хочу, чтобы ренту ты платила каждое воскресенье. Просрочишь два дня, и твое имя в черном списке. Лучше туда не попадай. Этого делать не стоит. Есть такие, что говорят мне: ты меня отсюда не выселишь. Я им обычно отвечаю, что у меня самый лучший адвокат по вопросам съема и аренды. Я вожу дружбу со всеми судьями и всеми инспекторами, к тому же у меня пятидесятилетний опыт за плечами, так что я выселю без труда кого угодно. Остальные мои правила таковы — никакого насилия, воровства, огнестрельного оружия, торговли наркотиками. Если тебя время от времени навещает парень, это ничего, только постарайся делать все втихую. У меня либеральные взгляды. Я считаю, что люди должны радоваться. Господь дал нам больше горестей, чем удовольствий, они следуют друг за дружкой. Но — чтоб никакого шума.
Они добрались до голубой двери с номером 5А, обезображенной старыми нашлепками скотча и дырками от кнопок. Миссис Сандерс извлекла из недр своего халата ключ. Пред ними предстала самая обыкновенная комната десять на двенадцать футов, с крошечной ванной. В одной из ниш стояли маленькая плита с холодильником, над раковиной висел электрический счетчик.
— А зачем здесь счетчик?
— Больше некуда было повесить, — ответила миссис Сандерс. — Если будешь много готовить, открывай в ванной окошко, даже зимой — комната проветрится. Огнетушитель под раковиной, и, как видишь, вот здесь пожарная лестница. Если случится пожар, то уж, пожалуйста, постарайся не поджариться. Я это всем говорю. У нас тут был пожар несколько лет назад, и парнишка-доминиканец задохнулся в дыму. Его снесли голого вниз, словно падшего ангела. — Она порылась в кармане передника. — Вот твои ключи. Этот дом — мой дом. Я хочу, чтобы все в нем были счастливы. А если вы не способны быть счастливой, мисс Бедфорд, то идите и живите с людьми, которые несчастны. Где-нибудь еще. — Старуха захлопнула дверь, и Кристина поставила на пол свою сумку.
Стены не штукатурили бог знает сколько лет. Пол был неровный и весь ободран; оконные стекла в трещинах. Идеальная комната. В углу стояла кровать с провисшим матрасом, у противоположной стены комод с тремя ящиками. Кристина выдвинула их один за другим, разглядывая мелкий хлам, оставшийся от чужих жизней: газетные вырезки, несколько монеток, какая-то компьютерная деталь, бусина, рекламный листок от местного акупунктурщика, три карандаша со сломанными грифелями, накладной ноготь и вышедший из употребления жетончик метро. Она приподняла серые застиранные простыни с кровати и осмотрела матрас. Весь он был в наплывающих друг на друга разводах различного размера и происхождения. Она узнавала кровь, мочу, краску, цветные восковые карандаши, вино, прожженные сигаретами дырки и что-то похожее на машинное масло. В кладовке нашла белую туфлю с отломанным каблуком, прежняя ее владелица аккуратно замазывала изношенный носок белым гуталином. Эта находка как бы говорила, что здесь обитали души, которые брели по жизни спотыкаясь, испытав поражение. Я должна сделать эту комнату своей, решила Кристина. Повесила новое платье в кладовке, положила экземпляр «Войс» на комод, остальную одежду аккуратно уложила в верхний ящик. В кладовке она обнаружила три большие коробки, заклеенные лентой, на каждой надпись: СОБСТВЕННОСТЬ МЕЛИССЫ ВИЛЬЯМС. Она взяла одну коробку, ощущая затхлый запах бумаги, и взгромоздила ее на кровать. Лента была дешевого сорта, которая приклеивалась после того, как ее намочишь; высохнув, скукоживалась и отставала от картона, так что отодрать ее не представляло труда. Внутри были беспорядочные кипы писем, фотографий, корешков от билетов в кино, банковских отчетов, упаковка кондомов, вырезки из журналов, несколько книжек в мягкой обложке — похоже, там лежал каждый клочок бумаги, которого Мелисса Вильямс когда-нибудь касалась. На фотографиях была изображена молодая женщина с каштановыми волосами в очках и бейсбольной кепке. Не так чтобы хорошенькая, но забавная, из тех, кто не прочь пропустить стаканчик-другой. Открытая и непритязательная. Внимательная и живая, но лишенная утонченности. Ноги немного тяжеловаты. Почти без косметики. Мелиссе, как следовало из бумаг, было двадцать семь лет, и еще два месяца назад она работала в компании по разработке веб-сайтов на Принц-стрит. Она была выпускницей Карлтон-колледжа, а также училась в Школе дизайна Род-Айленда. Ее мать писала ей, что очень беспокоится о брате Мелиссы, которого нашли в Сиэтле без чувств с торчащей в руке иглой. Письма становились все более отчаянными. «Твой брат однажды убьет себя, — говорилось в последнем, — и я не в состоянии (!) этому помешать. Одному Богу известно, чего мне стоило его появление на свет, и вот теперь он собирается выбросить свою жизнь на свалку с помощью иглы. Мелисса, я знаю, что не была такой матерью, которую бы ты пожелала. Моя дорогая, твоя привычка к порядку, обязательность и ответственное поведение были прямой реакцией (!!) на меня. Скорее всего, я окончательно утратила право на твое снисхождение (!!), о котором, однако, осмелюсь просить. Ты нужна своему брату, ему нужен кто-то, кто вырвет его из омута и вернет домой. Тебя он послушает. Я взываю к тебе. Я умоляю тебя спасти жизнь своему брату. Из твоих рассказов я знаю, что ты очень довольна (!) своей работой, я верю, что если ты объяснишь им ситуацию, они позволят тебе на время уехать и потом примут обратно. В любом случае — ты так талантлива, что у тебя вряд ли возникнут трудности, чтобы заново обосноваться в Нью-Йорке».