– Разве тарелка не горячая?

В этот момент Софи не обратила внимания на температуру тарелки. Ведь именно Миссис-Маквори-пойнт в сиднейском порту было тем местом, где прошло их первое свидание, а через два года, когда небо озарялось огнями новогоднего фейерверка, Крис сделал ей предложение. И если Крис отправился туда обдумать что-то важное, то о чем еще он мог думать, как не об их браке? Внезапно Софи представила, как она возвращается с работы домой, а дома нет никого – ни Лачлана, ни Криса.

Как будто почувствовав ее испуг, наверху заплакал Лачлан. Крис пошел к малышу, а Софи так и сидела за столом перед тарелкой с лазаньей.

Я должна спросить его напрямую, уж не задумал он меня бросить.

А что, если он скажет «да»? Что мне делать, если он начнет задавать вопросы? Или попытается вывести меня на откровенный разговор?

Софи обхватила лицо руками.

Когда плач ребенка стих, она подняла голову. В тишине она слышала, как в висках стучит кровь, и ощущала приближение беды, которую она не в силах предотвратить.

Отодвинув тарелку, Софи встала, чтобы взять телефонную книжку.

Ее подруга Даниэль Доуз дежурила сегодня в Королевском госпитале Принца Альфреда в отделении неотложной помощи. Софи позвонила и попросила Даниэль узнать причину смерти Джулии Сойер и ее ребенка.

– Тебе придется подождать, пока я перезвоню в отделение, – предупредила Даниэль.

Ожидая ответа, Софи слушала в телефонной трубке мелодию, напоминавшую версию «Гринсливз» для дверного звонка. Где он только взялся на ее голову, этот Сойер с его пьяными выходками? Предчувствие, что ее могут обвинить в ошибке, напомнило ей тот страх, который она переживала в начале работы парамедиком: тогда пациенты казались ей сплошной загадкой, а она постоянно боялась, что не сможет распознать какой-нибудь сложный случай, опасный для жизни пациента. Неужели она что-то упустила?

– Ты еще на линии? – раздался в трубке голос Даниэль.

Софи вздрогнула.

– Что тебе удалось узнать?

– Похоже, женщина умерла от эмболии амниотической жидкостью.

– Понятно.

Софи почувствовала облечение: одним камнем на душе стало меньше. Бывают редкие случаи, когда амниотическая жидкость, попадая в систему кровообращения во время родов, изменяет свойства крови, отчего кровь не сворачивается. Это с одинаковой степенью вероятности может произойти и дома, и в больнице. Такое невозможно предугадать.

– Вот, пожалуй, и все, – сказала Даниэль. – Моя коллега из реанимационного отделения сказала, что ей делали переливание крови настолько быстро, насколько это было возможно, но спасти ее не удалось.

– А ребенок?

– Ребенку делали искусственную вентиляцию легких, но у него остановилось сердце. Пока неизвестно, что именно стало причиной смерти. Завтра утром будет произведено вскрытие.

Софи вздрогнула, представив, как это крохотное тельце подвергнут аутопсии.

– Бедный отец. – Неудивительно, что он напился и стал выяснять отношения. – Спасибо за помощь, Дани.

Она положила трубку с мыслью, что правильно сделала, отказавшись подавать в полицию заявление против Сойера. Так часто бывает: пьяные грозятся кого-то убить потому что не могут контролировать свои эмоции.

Крис спустился в кухню и налил себе молока, не проронив ни слова. Когда Крис ставил пакет в холодильник, он посмотрел на жену, и она отметила, что в его глазах промелькнуло какое-то недоверие.

Мне придется очень постараться. Может, он не уйдет, если нам удастся наладить отношения.

– Ты знаешь что-нибудь о Росе? – спросила Софи, стараясь говорить непринужденно. – Он на самом деле полицейский? Ты с ним знаком?

– Кажется, мы встречались на каких-то курсах.

Софи положила в рот маленький кусочек лазаньи.

– А эта авария?… Я не могла поверить своим глазам, когда увидела там Дадли-Пирсона.

– Давай не будем об этом.

– Почему?

– Я устал от всего этого на работе. Весь день мне приходится слушать об этом, а дома, когда я открываю газеты или включаю телевизор, снова слышу о том же. – Крис выпил молоко залпом. – Не хватало, чтобы я обсуждал это еще и с тобой.

Как будто у меня не бывает тяжелых дней.

Софи выбросила остатки лазаньи в мусорное ведро.

– Им можешь обсуждать свои дела с Дином и не можешь – со мной.

– Дело совсем не в этом.

– А в чем же?

– Я не могу тебе этого рассказать.

– Не можешь или не хочешь?

Крис подошел вплотную к Софи, его глаза гневно метали молнии.

– Я же сказал: не могу.

Софи почувствовала, как кровь прилила к лицу.

– Это так важно, что ты не можешь рассказать об этом даже своей жене?

– Можно подумать, ты мне всегда обо всем рассказываешь.

Стоило больших усилий не отвести глаз, но в душе она знала, что уже отступила.

Крис смотрел ей прямо в глаза, но она никак не могла понять, что у него на уме.

Это должно случиться, это произойдет прямо сейчас.

Софи задержала дыхание и внутренне сжалась.

Крис повернулся к холодильнику, налил себе еще стакан молока и вышел из кухни.

Софи оперлась на стол. Ничего не видя перед собой и не в силах сдерживать слез, она расплакалась.

Среда, 7 мая, 11:36

Элла с неохотой стала просматривать фотографии сгоревшей закусочной, а потом со вздохом откинулась на спинку кресла. Она находилась одна в офисе детективов в полицейском участке «Охотничий холм». В этой большой комнате стояло шесть столов – четыре из них принадлежали детективам, а два других были завалены кипами бумаг в основном бланками, инструкциями, поясняющими, как вести дела, изложенными в бюрократическом стиле, применяемом во всем мире. Здесь же лежала сегодняшняя газета, открытая на странице со статьями об анонимном звонке, о Росе, о смерти Дадса в автомобильной аварии и небольшой заметкой об охраннике из банка, похороны которого состоятся во второй половине дня. Заявление руководства полиции обо всех этих происшествиях было, как Элла и ожидала, туманным и кратким: расследования продолжались, но никаких конкретных результатов не было.

Элла скомкала лист бумаги и подбросила его вверх. Уже пятнадцать лет она служила в полиции. Удивительно, но она могла вспомнить все события, связанные с первыми годами службы: прием на работу, поступление в академию в Гоулбурне, ее окончание, первые дежурства и первые расследования, но последние четыре года слились в ее памяти в один день. Она помнила, как ее повысили в должности. Детективом она стала после участия в двух важных расследованиях, связанных с убийствами (и, естественно, она никогда не позволит себе забыть о том, как накричала на помощника комиссара Шекспира), но больше ей запомнилась скука и рутина. Если у жизни и был какой-то смысл, то он, видимо, состоял в чем-то другом. Неужели она должна была просыпаться по утрам, испытывая только чувство трудового энтузиазма?