– Я его, конечно, помню. Но что мы им скажем? Что будем делать?
– Для начала перехватим Антона у входа и выясним, что он задумал.
– Мотя, послушай! Антон сошел с ума. На время. От стресса. Он считает, что хаты захватили Дину из-за него. Мы должны его остановить.
– Ты, Иосиф, вспомни себя. Когда ты бежал из монастыря на военном самолете, ты был лучше? И если бы тебя кто-нибудь остановил, ты не был бы ему благодарен. Ты бы его разорвал в клочья.
– То есть ты одобряешь действия Антона?
– Еще как. И присоединяюсь к нему.
– Не сравнивай эту историю с монастырской. Тогда я просто шел на риск. А сейчас Антон идет на смерть. Причем на дурацкую смерть. Из-за чувства долга.
– Правильно. Он же самурай. Не боится смерти.
Я вспомнил как читал где-то, что когда японский император Хирохито уже после атомных бомбардировок американцами и разгрома Квантунской армии русскими в августе сорок пятого объявил о капитуляции и призвал всех строить мирную Японию, укреплять благородство духа и напряженно работать, то в японской армии началось черт знает что.
Военный министр [110] совершил сэппуку собственной саблей, сразу после того, как ему сообщили о готовящемся рескрипте императора. За ним последовали несколько фельдмаршалов, два командующих фронтами, бывший премьер-министр [111] и огромное число высших и средних офицеров. Адмирал, [112] руководивший летчиками камикадзе приказал подготовить самолет для своей последней атаки и найти одного добровольца-штурмана. Когда он вышел на летное поле, он увидел 11 самолетов – все из числа исправных, рядом с которыми стояли их экипажи – 22 летчика и все хотели только одного – последнего полета.
Когда русские летчики в 1945 году захватили аэропорт в том самом Мукдене, сражение под которым в 1905 году было так бездарно проиграно их отцами и дедами, четыре японских истребителя, возвращаясь с задания увидели на аэродроме самолеты противника. Они не совершая второго захода, круто спикировали и дружно врезались в землю.
Еще один японский адмирал [113] в своей предсмертной записке написал: «Смертью я хочу искупить свою часть неудачи в достижении нашей победы. Я извиняюсь перед душами погибших пилотов и их семьями. С рвением и духом камикадзе бейтесь за благополучие Японии и за мир во всем мире».
Мир во всем мире. Вот и пойми этих самураев.
Матвей продолжал:
– Я верю в Антона. У него, наверняка, есть план. Нам просто надо ему помочь.
На секунду я онемел. Аргументов против у меня не было. Лезть в пекло без шансов на успех? Используя вместо оружия в лучшем случае шантаж с серьезным привкусом блефа? Я вообще не очень-то верю, что с помощью шантажа можно запугать кого бы то ни было, тем более тайное общество. Но отказаться сейчас, после такого лобового предложения Матвея? Тут и задумаешься о самурайской доблести.
– Так что, я звоню хатам? Если ты не хочешь, ты можешь не ходить. Будешь прикрывать нас отсюда. Держать связь с Аней.
Меня не так просто расстрогать. Но у Моти это получилось. Он не просто говорил как герой. Он еще и предлагал мне благородный способ выйти из игры. Прикрывать их! Я не помню, когда я в последний раз плакал. Собственно, я и сейчас, конечно, не заплакал. Но мои глаза конкретно защипало. Есть же настоящие люди вокруг нас. Есть!
– Звони. Пойдем вместе. Не представляю, чем мы сможем помочь Антону и Дине. Разве только морально поддержать. Но ты прав: не идти – нельзя.
– Мы умные. Мы что-нибудь придумаем. И мы смелые. Нас не запугать. Когда хаты увидят, что мы к ним явились втроем, они своими хатскими биорецепторами почувствуют нашу силу. Одно дело Антон, у которого жена в заложницах. А другое дело – мы с тобой. Которые пошли на это только из сознания собственного преимущества.
– Да, Мотя! Психологическая победа уже за нами. Дело за ерундой…
– Вот-вот. Вспомни, что говорила Аня. Когда мы сидели в Новотеле.
– Что она говорила?
– Что мы все уже давно должны были бы стать покойниками. Что, возможно, мы сами того не зная, открыли способ побеждать хатов. И поэтому эта их спецслужба нам так помогает. Так вот, по-моему, она имела виду прежде всего тебя. Попробуй нащупать у хатов слабое место. Ты оттрахал их уже несколько раз! Вспомни, как? За счет чего?
– Сумасшедший дом! Хорошо! Я попробую.
– Так я звоню этим ребятам?
– Звони!
– Напомни номер.
– 222-46-12, добавочный 15.
Я раздумывал, как порой неожиданно принимаются самые важные жизненные решения. Лихость и чувство локтя. И вот уже взвод кричит «ура!» и идет в атаку на пулеметные гнезда противника. Как легко убедить людей идти на почти верную смерть совершенно добровольно!
Но с другой стороны, если бы мир состоял из одних трусов, то воля чужих, сильных и злых людей навязывалась бы еще в большей степени, чем она навязывается сейчас.
Единственная неприятная мысль тревожила меня: а вот если все кончится плохо, неужели – ни Маша, ни мама, так ничего и не узнают?! Впрочем я подумал, что раз параллельный мир существует, то во-первых, я найду с ними способ связаться и оттуда. Было бы желание. А во-вторых… Во-вторых я предупрежу Аню.
Я пошел в сени и умылся холодной водой. Все начинало вставать на свои места. Уже давно наступила пора навестить моих братьев. Бог не выдаст. Свинья не съест.
* * *
Через полчаса Матвей перезвонил.
– До твоих хатов не так просто дозвониться. Занято все время.
– Естественно. Реклама-то работает.
– Но я дозвонился и все устроил. Знаешь сталинскую высотку на Красных Воротах? Садово-Спасская 21.
– Разумеется. МПС?
– Там не МПС, там Трансстрой. Не важно. С гербом СССР. Стоит прямо на Садовом Кольце.
– Знаю, знаю.
– Вот там нас ждут. На первом этаже, в правом крыле. В пять часов.
– Оттуда, наверно, и есть вход в их метро.
– Одна проблема: мы не знаем точно, когда у Антона там свидание.
– И не является ли оно вообще плодом нашего больного воображения.
– Не является. Я говорил с Антоном.
– Он подтвердил?
– Он офигел. Попытался что-то мне втереть, но я послал его и повесил трубку. Мне ехать ближе вас всех. Я выезжаю сейчас и отлавливаю там Антона. И держу его, чего бы это не стоило. К половине пятого жду тебя на троллейбусной остановке прямо напротив главного входа. А ты пока вспоминай, за счет чего ты трахал хатов и подтягивайся.