Рост выше среднего. Светлые волосы. Голубые, очень глубокие и печальные глаза. Узкое лицо. В свое время, за сочетание грустного взгляда и моральных принципов (после свадьбы, например, он обзавелся довольно необычным в наше время принципом – избегать супружеских измен) его пытались прозвать Атосом. Антон на Атоса не откликался, хотя более почетной клички нельзя было придумать.
И его принципы не подводили в самых опасных ситуациях.
Например, когда он оставался в одной постели с двумя блондинками, а я был вынужден трахать их третью подругу-шатенку, стоя на кухне за плитой. Потом мне пришлось сажать ее на такси и спать на четырех табуретках, потому что квартира, в которой пьянка подошла к логическому концу, была однокомнатной. Все эти жертвы я принес искренне рассчитывая, что хоть Антону удается оторваться на славу.
На следующее утро, приходя в себя и умирая от головной боли, я выяснил, что Антон провел часть ночи в легкой, ни к чему не обязывающей беседе, а остаток ее проспал, отвернувшись к стене, чем вызвал у блондинок подозрения в нетрадиционной ориентации.
Ориентация у всех у нас была традиционной. Это было не модно, не богемно, не круто, но что мы могли поделать с природой?
Поэтому в первый же вечер, когда жара чуть-чуть спала, мы решили отменить вечерний преферанс и пойти потанцевать. Даже не столько потанцевать, сколько познакомиться с отдыхающими барышнями. Или с местными крымскими красотками. Все равно. Лишь бы без обязательств. В Комсомольской Правде того времени это очень точно называлось «нетоварищеским отношением к девушке».
Недельная жара больнее всего ударила по Матвею. Он стал кадрить не ту барышню. Да и не барышню вовсе, а туземную полублядь, проводящую этот сезон с туземным авторитетом. Длинную, манерную с узкими губами и вечной шелухой от семечек вокруг губ. Опять Матвея косила не красота, а недоступность.
Я быстро чувствую опасность. Но тут особая сенсорность не требовалась. Особенно после того, как Матвей пригласил ее в третий раз подряд на медленный танец.
Ей бы отказать, но кто же откажется от намечающегося турнира в свою честь? Она, конечно, для очистки совести спросила его хитрым высоким голосом: «А может тебе хватит?» – и услышала в ответ уверенный низкий бас Моти: «Мне, крошка, никогда не хватит».
Подслушав этот диалог, я стал обходить наших, предлагая сваливать пока не поздно. Большинство немедленно со мной согласилось, но Матвея было не унять. Теплая водка совсем растворила его и так размягчившиеся от жары мозги.
Для того, чтобы познакомить свою новую пассию с высотами московского андеграунда, Матвей потребовал поставить «Мусорный ветер». (Ты же хочешь, крошка, услышать что сейчас слушают в Москве?)
На естественный отказ местного ди-джея, который и само слово «Крематорий» воспринял почти буквально, не поверив, что бывают такие группы, Матвей вытащил из кармана кассету и рубль, которые молча, со значительным выражением на лице передал ди-джею. Ди-джей был не в курсе завязывающейся интриги и кассету взял.
С девушкой Матвей не угадал. Зато угадал с песней.
Ты умна, а я идиот
И неважно кто из нас раздает
Даже если мне повезет
И в моей руке будет туз, в твоей будет джокер.
В запасе у нас оставалось несколько минут. Потому что сразу после «Мусорного Ветра» к ди-джею подошли два накаченных аборигена, после чего ди-джей скомканным голосом объявил, что дискотека закрывается.
Я огляделся. Танцплощадка была окружена со всех сторон плотным колючим кустарником. За кустарником была высокая металлическая сетка, как на теннисных кортах. Выход из площадки был один. Через ворота. У ворот стояло человек десять-двенадцать. Рубашки у всех по туземной моде были завязаны узлом на животе.
У некоторых на руки были намотаны ремни. Другие поводили костяшками на сжатых кулаках, и было понятно, что у них в кулаках не резиновые эспандеры.
Один из наших попытался выйти, затесавшись в толпе. Он получил легкий толчок в грудь, и предложение подождать, «потому что надо еще поговорить». Предложению предшествовал специфический взгляд. Медленный равномерный оглядывающий с ног до головы. Неприятный взгляд.
– Да, ладно, – сказал трезвеющий Матвей. Их не так уж много.
Он посмотрел на нас испытывающим взглядом полководца перед битвой. Дискотека пустела на глазах. Процесс фильтрации заканчивался. Люди чувствовали надвигающуюся грозу и расходились быстрым спортивным шагом.
– Нас семь человек. У них ремни и кастеты, – безразличным голосом сказал Антон. Ножей, кажется, нет.
Я схватил за руку маленькую узкоглазую девушку, судя по майке с черно-белым Джоном Ленноном, не местную, и сказал ей, чтобы она срочно вызывала милицию. Девушка внимательно посмотрела на меня и, выйдя за ворота, побежала.
Через пятнадцать секунд площадка опустела совсем. Я посмотрел на лавки, стоявшие по краям. Под ними валялись окурки и конфетные фантики. Лавки были прикручены к асфальту. Отодрать их от земли, чтобы вооружиться, было невозможно. Аборигены зашли на площадку. Мы инстинктивно построились в полукруг плечом к плечу.
– Постойте, ребята! Давайте договоримся! – начал было Химик.
– Сначала мы тебя, волосатик, побреем наголо. А потом договоримся.
Один из дикарей, закончив возиться с входными воротами, – он их заматывал проволокой, засунул в рот четыре пальца и очень громко свистнул. Ничего не произошло. Группа варваров стояла метров в пятнадцати от нас, мяла кулаки, подкручивала ремни и не двигалась.
Антон решил взять инициативу переговоров на себя и подошел к группе, держа разведенные руки, как Христос из «Явления Христа народу», показывая этим свое миролюбие и безоружность.
Он не успел открыть рот, как был свален коротким прямым ударом в челюсть. А из-за разведенных рук он даже не смог заблокироваться.
В ту же секунду сзади нас послышался шум. Из-за сетки на кусты, сваливались новые люди. Они кряхтя, но ни говоря ни слова, вылезали из кустов, поднимались на ноги и бежали на нас. Размер туземного подкрепления я подсчитать не успел. Человек пятнадцать? В общем, мы оказались одновременно атакованными и с фронта, и с тыла.
Наш строй рассыпался. Драки не получилось. Получилось форменное избиение. Площадка пришла в движение. Все стали носиться по ней, как будто играли в какую-то игру вроде регби. Бегущих били руками и подсекали ногами, пытаясь свалить. Лежащих топтали.
Антона били шестеро. Он секунд двадцать держался на ногах, затем упал, но упал хорошо – в самый угол площадки, где развернуться нападающим было сложнее.
Мотя поступил гениально: он залез в кусты, еще стоя на ногах – разодрав себе колючками ноги вплоть до яиц, но сохранив при этом в целости все остальные органы. Несколько человек пыталось его оттуда выковорить, но без особого успеха. Матвей удачно отмахивался. Лезть за ним в кусты никто не хотел. Хватало и других мишеней.