Ладно. По крайней мере, она была откровенна. Но и у него возник вопрос — а что, собственно, он должен был делать? Уехать из этого дома?
Однако Джордан не мог спорить с ней, даже если доктора и уверяли, что она медленно, но верно поправляется. Давление опустилось до нормы. Еще несколько дней полежать с приподнятыми ногами, просто для перестраховки, — и Брук сможет присутствовать на свадьбе Бриттани.
И все же он решился возразить.
— Независимо от того, живешь ты здесь или где-то еще, я должен подготовить место для ребенка. И мне хотелось бы, чтобы ты в этом участвовала. Если ты не захочешь здесь жить, хорошо. Но это, во всяком случае, занимает тебя, пока ты не можешь выходить. Я знаю, что ты теперь меньше работаешь, а устройство жилища заполняет твое время более легкими занятиями. Вот и все мотивы, которыми я руководствовался.
— Я могла бы помогать сестре готовиться к свадьбе, обзванивая кого нужно…
— Все что угодно, лишь бы это не беспокоило тебя.
Она посмотрела на него с раздражением.
— Ты не тот, кто может произносить последнее слово по этому поводу.
Проклятье!
Впрочем, он сам хотел, чтобы Брук перестала скрывать от него свои мысли, и сегодня его желание исполнилось. Никаких сомнений относительно того, что она думает, у него не оставалось.
К несчастью, он говорил это последнее слово почти обо всем, и довольно долго. Джордан глубоко вздохнул, сосчитал до пяти и постарался быть терпеливым.
— Я знаю, что ты скучаешь…
— Скука — это слишком мягкое слово. Если бы меня не навещала родня, я бы свихнулась. — С тяжелым вздохом она откинула голову. — И мне непонятно вот что… Скажи, как это тебе удается держать мою мать подальше от этого дома? Я ждала, что она появится сегодня. Не хочу сказать, что мне ее не хватает, особенно после нашей последней встречи, но…
Джордан собрался было перевести разговор на более безопасные темы, но потом передумал. Сдерживаемый стресс, по словам докторов, был более вреден.
— Давно она пьет?
— Сколько себя помню. Даже когда она рисовала на берегу, у нее всегда был с собой кувшин сангрии. Это не значит, что о нас не заботились. У нас всегда были няни и все остальное.
— Это не меняет того, через что вам пришлось пройти из-за матери.
— Знаю.
Он заглянул ей в глаза и увидел там отчаяние, боль и беспомощность. Ее братья и сестры хотели скрыть от Брук тот факт, что Бонита отправлена в клинику на реабилитацию. Но Джордан понял, что она должна знать. И он ей скажет об этом. Если понадобится, он готов к тому, чтобы встретить гнев Гаррисонов лицом к лицу.
Джордан хотел взять ее за руку, но всем своим видом она все еще словно говорила: «Держись от меня подальше!»
— Твои братья решили поговорить с матерью… о ее проблемах.
— Поговорить о чем?! — Она удивленно подняла брови, потом сдвинула их, нахмурившись. — Постой… ты знал и не говорил мне?
— Ты действительно думаешь, что в твоем состоянии мы можем говорить об этом прямо сейчас?
— Ладно. По крайней мере, это честно. — Ее напряженная спина расслабилась. — Так что случилось?
— Ее отвезли в реабилитационный центр в тот день, когда тебя выписали из больницы.
Что Брук чувствует? Он не мог угадать, что значит выражение ее лица.
— Брук, ты в порядке?
— Конечно. Думаю, это хорошо. Ничего не могу поделать, но я чувствую, что мне следовало бы быть там. — Она взяла его за руку, и незримая дистанция между ними сразу же исчезла. — Спасибо, что сказал. Я понимаю, ты стараешься оберегать меня, но я не могу позволить тебе держать все от меня в секрете. В нашей семье было слишком много тайн. Если я узнаю, что ты мне лгал…
Он почувствовал, как ее тонкие пальцы сжали ему руку, и все понял. Теперь перед ним встала новая дилемма. Сказать ей правду о том, что это он рассказал газетчикам об их отношениях и рискнуть всем? Или промолчать в надежде, что правда никогда не выплывет наружу?
Будь оно все проклято! Джордан знал, что должен делать.
— Мне нужно сказать тебе кое-что.
— Эй, а почему такой хмурый вид? Что может быть хуже, чем думать о том, что моя мать в клинике?
— Раз мы договорились о честности, я хочу признаться.
Она снова сдвинула брови.
— Ты пугаешь меня, и в этом нет ничего хорошего.
— Тогда я просто скажу. Эта история в газетах о наших отношениях не была случайной утечкой информации.
Ее рука в его стала холодной, как лед. Она высвободила пальцы.
— Это ты сделал?
В его планы не входило взбаламутить слухи о ее семье, но так уж получилось. Это была его вина, и он был готов принять ответственность за страдание, которое, как он теперь видел, причинил Брук.
— Я не собираюсь придумывать оправдания своему поведению. Все, что я могу сказать: теперь я поступил бы по-другому. И я сожалею…
Брук уже привычным жестом обхватила свой живот и долго молчала, прежде чем кивнуть.
— Ты хотел разом со всем покончить.
— Что заставляет тебя так думать? — Джордан ожидал гнева, даже слез, но не того, что она поймет его намерения. Он всегда гордился тем, что никто не мог разгадать его побуждений. То, чего люди не знают, они не смогут обратить против него. Находиться рядом с кем-то, кто видит тебя насквозь, оказалось очень тревожно. Она пожала плечами.
— Так поступил бы Паркер, а вы двое очень похожи.
Ладно, он проглотит это замечание, хотя ему и тяжело.
— Ты так сильно злишься на меня?
— Я разочарована. Просто пойми, что когда ты принимаешь решения, которые влияют на нас обоих, и не говоришь о них мне, то не облегчаешь мое положение. Наоборот, усугубляешь его. Особенно учитывая ту пассивность, с которой я очень долго относилась к семейным делам. Когда я чувствую, что все происходит помимо меня, или узнаю об этом потом, это разрывает меня на части.
Чувство вины захлестнуло Джордана, и оно еще больше усилилось от сознания того, что Брук так легко позволила ему отделаться от чувства вины и даже взяла на себя часть ответственности. Она даже упомянула о том, как сама относилась к своей семье. Теперь слова «Я сожалею» казались ему слишком малым покаянием.
— Я не извиняю того, что ты сделал, Джордан, но понимаю, как ты пришел к этому решению, и принимаю все произошедшее. — Она выпрямилась. — Но только если ты обещаешь никогда больше мне не лгать!
— Это я могу тебе обещать. — И он не лгал. Джордан был амбициозен и даже имел репутацию безжалостного дельца — и вполне заслуженно! — но он гордился своей честностью. Никто не спорит, эта история с газетами была не самым умным из того, что он сделал, это было недальновидно.