Посвящается маме –

Марине Михайловне Горшковой

Примечание от автора:

Улицы Беллинсгаузена в Москве нет. Все остальное – в наличии.

Пролог

15 декабря 2008 года, понедельник

На руках у Марты – племянники и мозоли.

За плечами Марты – шаль и полвека жизни.

Под ногами небо, в нем воздух чуть недосолен,

И прочнее почвы – ножной довоенный «Зингер».

Дозревает каша и планы на послезавтра.

Половицы солнцем укутаны, словно шарфом.

Не проходят годы, не требуются лекарства:

Потому что должен же кто-то работать Мартой.

У детей племянника внуки – их надо нянчить.

Повернуть года тяжело – словно печку на бок.

И не глядя в глупую правду восьмой задачи,

Марта скажет: «Пиши: Адам съел шестнадцать яблок».

Не откажет в просьбе – пока не откажет сердце:

«Не помру до завтра – сделаю. Нет – простите».

И пропах мукой и грушами список действий:

«В воскресенье поставить тесто – придет Спаситель».

08.02.10

Легче всего в этой ситуации было повеситься, но Ирочка предпочитала другие способы решения проблем. С таблетками получилось бы надежнее. Линька – процесс не сильно приятный. Перерождаться, лежа в теплой, уютной постели, куда удобнее, чем в ванной, в компании обвалившейся вешалки и вывернутых дюбелей. Так что вся надежда оставалась на таблетки. И на неприметную, крайне удачно расположенную квартиру: самый стык двух районов, граница между Марфушиным хозяйством и Лениным. Бывшее общежитие, часть квартир до сих пор коммунальные. Беспокойное место. Люди живут плотно и недружно. Эмоции – в каждой комнате. Очень грязные, тяжелые. На их фоне вся та ненависть, которая полезет из нее во время линьки, будет не сильно заметной. Примерно как еще один окурок на грязной лестнице. Меньше шансов, что найдут.

Квартирой на Беллинсгаузена Ирочка озаботилась еще в начале осени. Брала, честно говоря, для Ростика. Мальчику опять двадцать, у него очередная студенческая жизнь. Шумно. Про покупку Ирочка ничего сыну не говорила, берегла сюрприз на крайний случай. Тем более недвижимость оформлена совсем не на нее, и, при наличии очередной невестки, можно выкрутиться, не хвастаться лишним приданым. Ростя же нормально жить не мог, постоянно тащил в дом своих лимитчиц. Вспомнить хотя бы эту Любочку, что он подцепил в тридцать пятом году. Выкопал из каких-то Сум. Или Сумов? Эта дуреха с ним потом даже в Ташкент сумела прорваться. И теперешняя девка наверняка не лучше.

Но в ноябре Ростя ушел, хлопнул дверью, спасибо не сказав, и от этого стало тошно. Ирочка ухватилась за работу. Заказы шли плотным потоком, сложные и срочные, по двойному тарифу. Она жалела, что переругалась с младшей дочерью: у Ленки, при всем ее чистоплюйстве, способности хорошие. Но толку? Ленка – девица с принципами, не пойдет на такое. Пришлось взять себе в помощницы совсем другую девочку, Марфушу. Старательная, верная, недалекая. Лишних эмоций не испытывает, мирскими проблемами не проникается, весь мир – одна дочка Аня. Тоже, кстати, одаренный ребенок. Даже слишком: начала кое о чем догадываться, задавать вопросы.

Нюх на опасности у Ирочки был превосходный. Выручал всегда, особенно в лихие двадцатые, когда томная Ирэн превратилась в мешочницу Ирку-Бархат, сменившую поэтические посиделки и театральные премьеры на более прозаический мир Марьиной Рощи. Тогда везло, и сейчас тоже повезет.

На квартиру Ирочка собиралась переехать после первых нападений, но замешкалась. А сегодня дура Марфа сказала, что Севастьяныч скоро вернется в Москву. Надо было срочно линять!

Савва сразу начнет искать предателя, трясти и вынюхивать. И ведь натрясет, зараза. А еще с Саввы станется повязать своих клятвой: дескать, найдем гада и расстреляем. В смысле – устроим ему показательную Гибель. Чтобы никому другому в голову не пришло губить своих. Ирочка, представив эту душещипательную картинку, хохотала истерически. У Севастьяныча ведь в подчинении молоденькие девочки, лет по сто двадцать, зеленые совсем. Они Савве в рот заглядывают. Даже те, кто постарше, – Зинка-Княжна – родились уже после Темных времен. Они знать не знают, как именно их любезный Севастьяныч торговался с мирскими, по какой цене продавал жизнь своих же братьев и сестер, какую Гибель определил многим честным ведьмам, как своими руками… А так-то Севастьяныч у нас хороший, да. Как и положено тирану-победителю. В общем, из-за него, паршивца, Ирочке сейчас приходится бросать клиентуру, хорошие заказы, приличную квартиру и сматываться в этот клоповник на Беллинсгаузена.

Последний день старой жизни был суматошным. Ирочка с ночи паковала вещи. Все взять было невозможно, но она очень старалась: пусть Старый или его сыскной сморчок поверит, что она подалась далеко, в такие места, где даже забей-травы и квадратных корней не найдешь. Ирочка бы, может, и вправду бы улетела куда подальше, причем не своим ходом, а «боингом», так ведь таможня, леший бы ее побрал! То, что для обычной ведьмы – рабочий инструмент или редкий артефакт, для мирской службы безопасности – либо антиквариат, либо вообще колюще-режущие предметы! А сдавать в багаж цацки XV века дураков нет!

Телефоны – что городской, что мобильный – взрывались короткими очередями звонков: клиентура сулила гонорары, рыдала, умоляла и ругалась. Потом к заказчикам прибавилась Марфа, которой стало, наконец, чудиться что-то неприятное и плохое. Все, теперь к этой овце домой не сунешься, не заберешь незаметно то, что лежит у Марфушки на самом видном месте, притворяясь обычной мирской вещью. Одна надежда – Аня сумеет сберечь Ирочкино добро. Ну или зло, в зависимости от применения. Как бы ей еще объяснить про такое, не раскрывая сути вещей?

Чемодан послушно плыл рядом с ней по размякшему тротуару, вспарывая колесиками ледяную слякоть. Если не приглядываться, то и не поймешь, что Ирочка его не волочет, а придерживает, чтобы не вырвался из рук, не улетел. Грязная иномарка из недорогих сама ткнулась мордой в тротуар. Водитель согласился на крохотную цену, выбрался из-за руля и клацнул багажником:

– Давайте чемоданчик.

– Спасибо большое, я сама. – Из-за мелкого ведьмовства багаж весил не больше воздушного шарика. Если шофер возьмет чемодан – не поймет и перепугается. Глушить водителя равнодушием нельзя, это слишком серьезно. Хорошо, что вообще спохватилась, а то бы так и ехала, оставляя после себя легкий, но ощутимый след. Как пену за кормой.

Чемодан задрожал, потом рванулся вниз – так, словно падал на землю с двадцатого этажа, а не с пятисантиметровой высоты. Ирочка осторожно коснулась теплой пластмассы: погладила вещь, успокоила. Заодно попрощалась с ведьмовством. Может быть, и ненадолго:

– Хотя нет. Помогите, пожалуйста. Только осторожно, он очень тяжелый.

Квартирка была маленькой, какой-то явочной. Прежние владельцы по Ирочкиной просьбе не стали выбрасывать старую тахту. Зато все остальное увезли с собой. Даже дверные ручки из ванной и туалета, даже задвижки с форточек. Не говоря уже про крючки для полотенец. На чем тут вешаться?