— Простите, сеньора графиня, я не совсем понял ваш приказ. Ведь главные заговорщики уже арестованы и ждут своей участи в подвале замка. Может, достаточно будет арестовать взрослых мужчин и допросить их в замке?
— Я никого арестовывать не намерена. Все Маркобелли и Орчиолли должны быть уничтожены, искоренены. Семь лет тому назад я пожалела женщин и детей семейства Орси, позволила им уйти из города. За это время щенки Орси подросли, обзавелись волчьими клыками и вернулись. Один из них сейчас находится в подвале доминиканского монастыря, я уверена, что он явился сюда для того, чтобы отомстить мне за смерть своего отца-заговорщика. Думаю, что где-то в городе или в предместье скрывается и Людовико Орси, скорее всего, он возглавлял заговорщиков, лишивших меня супруга.
— Сеньор Джакомо Фео был вашим супругом? — удивленно воскликнул воин.
— Да, мы тайно обвенчались в церкви, я получила на это разрешение святейшего Папы. Я не спешила объявлять об этом событии, зная, как будет недоволен дядя, миланский герцог.
— Простите, графиня, может все-таки…
Но Катарина не стала его слушать, а с гримасой неудовольствия выкрикнула:
— Сеньор Альфонсо! Вы мне нужны!
Тот не заставил себя ждать. Появившись, как из-под земли, он боялся даже посмотреть на графиню, вид у него был очень виноватый.
— Вы барджелло города и отвечаете за порядок в нем. Почему в Форли убивают уважаемых людей и происходят смуты?!
— Сеньора графиня, я же не раз докладывал вам, что у меня нет доверия к Барбриано Маркобелли.
— Так почему вы не арестовали его и не допросили с пристрастием? Почему вы не знали о том, что первая фрейлина собиралась меня отравить? Ваша вина очевидна, и вы заслуживаете наказания!
— Только прикажите, сеньора графиня, и я сделаю все что угодно, лишь бы вы не лишили меня своей милости! — взмолился барджелло.
— Вы знаете, как поступают неверные, турки, с жителями захваченного города?
— Вырезают всех до одного, сеньора графиня.
— Я хочу, чтобы так поступили с семействами Маркобелли и Орчиолли, никто из них не должен остаться в живых. И тогда я подумаю о смягчении вашего наказания!
— Я готов, сеньора графиня!
— Я передаю вам командование солдатами, так как кастелян замка оказался слишком мягкотелым. Дома заговорщиков, принадлежащие этим семьям, разрушить, имущество разделить между солдатами, тела убитых вывезти за город и тайно закопать. Помните: никого не щадить!
— Сеньора графиня! — с горечью воскликнул старый воин. — Но мы же не турки! И я только спросил…
— Мои приказы выполняются без рассуждений и неукоснительно! Берите командование на себя, барджелло, а сеньор Чезаре будет вашим помощником. От того, как он проявит себя, будет зависеть, останется ли он кастеляном замка.
Радостный барджелло бросился выполнять чудовищный приказ графини, а та задержала кастеляна.
— Мы не турки, сеньор кастелян, но за добро платим добром, а за предательство воздаем сторицею, чтобы впредь ни у кого даже мысли не возникало об этом. Вы поняли меня, сеньор кастелян?
— Вполне, сеньора графиня.
— Тогда идите и выполните мой приказ! И действуйте беспощадно!
Кастелян развернул лошадь и бросился догонять солдат. Катарина осталась одна, если не считать четырех телохранителей, стоявших поодаль. Вскоре оттуда, куда ушли солдаты, донеслись крики, плач, мольбы о помощи; небо посветлело от огня пожаров. Катарина смотрела в ту сторону, читала молитву, и слезы текли из ее глаз, но она не сделала попытки остановить резню.
Меня била нервная дрожь, страшно было представить, что там происходит. Настоящий ад! Вооруженные солдаты врываются в дома, где спят мирные жители, не подозревая, какая ужасная участь ждет их самих и членов их семей. «Никого не щадить!» — эти слова обжигали и требовали от меня действий. У меня промелькнула мысль окликнуть графиню и умолять, чтобы она остановила побоище, но, зная характер графини и то, что для нее Луиджина — отравительница и колдунья, я вовремя удержала себя от опрометчивого шага. Что могу я, беглянка, которую саму ожидает мучительная смерть? Она, не раздумывая, вновь отправит меня в подвалы инквизиции, а потом будет спокойно наблюдать за тем, как меня казнят. В этом мире нет жалости, но есть раскаяние в содеянном. Однако от XXI века Средневековье отличается лишь прямотой желаний и действий.
Я закрыла уши руками, чтобы не слышать воплей, и время остановилось для меня. Про себя я читала молитвы, стараясь ни о чем не думать. Лишь когда стало светать, я спохватилась и посмотрела вниз. Катарины там не было. Возвращались разрозненные группы довольных солдат, нагруженных добычей и больше похожих на разбойников. На улице стало людно: появились горожане, надеющиеся поживиться остатками кровавого пиршества, напоминающие повадками и намерениями стервятников. О том, чтобы куда-то идти при свете дня, не могло быть и речи. Если стало известно о нашем побеге и о том, что мы переоделись монахами, то уже множество соглядатаев рыщут по городу, рассчитывая заработать награду за поимку колдуньи и ее сообщника. Надеюсь, Людовико и Никколо удалось добраться до безопасного места. Для меня же короткая дорога оказалась ловушкой. Оставаться на крыше конюшни было тоже рискованно, следовало найти более укромное местечко. Но где его найти? Может, уступить место Луиджине, и она сама его найдет? У нее же должны быть друзья, которые смогут ее спрятать. Но она не знает обо всех происшедших событиях и наверняка отправится домой, где ее будут искать в первую очередь. Выходит, мне самой надо найти приемлемое решение.
Я увидела черный флаг, свисающий с окна соседнего дома. Ужасная антисанитария то и дело приводила к вспышкам чумы, этого страшного заболевания. Для борьбы с ним применялись различные методы. Самый простой: изоляция заболевших, помещение их в лазарет, находившийся далеко за городом, что обрекало их на верную смерть. Выживали непостижимым для врачей образом единицы из многих тысяч больных. Согласно приказу графини на доме, где имелись заболевшие, вывешивали черный флаг, давая тем самым знак «чумным» докторам, что следует явиться за больным, чтобы переправить его в лазарет. Как правило, члены семьи больного сразу покидали дом, где затаилась «черная смерть», пытаясь спастись бегством и тем самым способствуя ее распространению. Ничего лучше, кроме как спрятаться в «чумном» доме, я не придумала. Но не было полной уверенности, что в этом доме не остался кто-либо из его обитателей. Кроме того, надо было еще сообразить, как попасть внутрь. Спуститься на улицу я никак не могла: там было слишком людно, и монах, спускающийся с крыши, явно привлечет к себе пристальное внимание. Посмотрев на тыльную сторону дома, я придумала другой способ, более рискованный и менее приятный.
Европейские города во времена Средневековья не знали канализации и уборных, даже примитивных. Дощатая будочка с отверстием в полу и выгребной ямой была еще делом будущего. Вельможи справляли нужду в ночные вазы, самые богатые имели изящные стульчаки, украшенные резьбой и инкрустацией. Простые горожане выходили из этого положения проще — использовали для этих целей небольшие дворики. Меня поражали эти воздушные туалеты, расположенные с тыльной стороны дома, представляющие собой две доски, закрепленные на уровне второго этажа, по которым надо было добираться до стульчака, ничем не прикрытого от непогоды и чужих глаз. Вот к такому туалету я и пробиралась по коньку крыши конюшни. Чтобы туда попасть, мне пришлось сделать несколько силовых гимнастических упражнений, рискуя свалиться в дерьмо, но я, точнее тело Луиджины, с этим справилась. Пройдя по доскам, я попала на небольшой балкончик с незапертой дверью и рискнула войти внутрь. Царящая там тишина меня несколько успокоила. Тут же тело Луиджины напомнило мне, что не приключениями сыт человек, а пищей, и отнюдь не духовной. Тем более что в последний раз я ела и пила почти сутки назад. Обычно кухня в таких домах располагается на первом этаже, но я решила, несмотря на усиливающееся чувство голода, вначале обследовать второй этаж, а уж потом спуститься вниз. В первой же комнате меня ожидала неприятная находка: раздувшийся труп мужчины средних лет в ночной рубашке и колпаке. Зрелище было крайне неприятное, и меня чуть не стошнило, а муки голода мгновенно отступили. Я поспешно вышла и чуть ли не бегом обследовала другие комнаты. Они оказались пустыми и ничего ценного в них не было. Видно, обитатели этого дома весьма тщательно подготовились к отъезду, а не бежали отсюда сломя голову. Кроме нескольких стульев и голой деревянной кровати здесь не было ничего. Из этого следовало, что надежда найти что-либо съестное в кухне не оправдается. Голод тут же снова дал о себе знать, но я ничем не могла его утолить, разве что пожевав кожаный монашеский ремень. Но желудок возражал против этого, и, подчиняясь ему, я спустилась на первый этаж, собираясь обследовать кухню.