— Просто мне сейчас в голову пришла одна мысль, вот и все. — Он наклонился и поднял мешок с яблоками.
— О чем?
— Это глупость, — сказал Дэн.
— И что за глупость?
Тогда он на самом деле улыбнулся — смело и взбудораженно. Затем рассмеялся. Я засмеялся в ответ — скорее, из-за замешательства, чем по какой-то другой причине.
Что-то треснуло вдали, словно надломленная ветка. Мы оба подпрыгнули в испуге и посмотрели в направлении шума. Примерно в пятидесяти ярдах стоял олень и смотрел на нас большими черными глазами, затем бросился прочь. Мы увидели, как в чаще мелькает его белый хвост.
Дэн склонился вперед и поцеловал меня в щеку. Я отпрянул назад и уставился на него.
— Что это, черт побери?
Он пожал плечами.
— Нам пора назад, — сказал Дэнни. — Я не очень хорошо знаю эти сельские дороги, особенно, в темноте.
Он развернулся и пошел назад, к саду, перебросив мешок через плечо.
— Дэн! — позвал я, но он не услышал, или притворился, что не услышал. С этим вопрос был снят. Мы больше никогда не обсуждали тот день.
* * *
В первую неделю ноября резко потеплело. Со стороны побережья пришел фронт теплого воздуха. В результате в студгородке началось ностальгическое возрождение летних дней. Студенты достали шезлонги и вентиляторы, загорали на ступенях Торрен-холла между занятиями, играли в футбол в университетском дворе, раздевшись по пояс. Я решил не проводить вторую половину дня за чтением в библиотеке, и вместо этого вернулся домой. Хотелось отвести Нила к пруду, может, самому зайти вместе с ним в воду, почувствовать, как шелковистая грязь и ил хлюпают у меня между пальцев ног.
Это был необычно яркий день. Обжигающим белый свет падал с неба, словно от двух солнц, и даже цвет небес, казалось, поблек от этой яркости, став каким-то тускло-голубым. Я вышел из задней части дома и пошел к пруду. Сломанное каноэ все еще стояло на траве, со всех сторон лежали кучи листьев.
Доктор Кейд находился на краю сада, он стоял на коленях и копал лопатой в грязи. Профессор находился спиной ко мне. На поношенной рубашке из ткани шамбре в центре образовалось темное пятно от пота. Рукава были закатаны до локтей, седые волосы доктора слегка развивались на прохладном ветру. Я видел, что волоски у него на руках покрыты точками темной земли, он тяжело дышал от усилий.
Доктор Кейд занимался небольшим рядом незнакомых растений — маленькой живой изгородью, невысоко поднимающейся над землей. На кончиках веток висели тяжелые по виду плоды, напоминающие желтые сливы. Даже на расстоянии фрукты пахли тошнотворно сладко, почти гнилью. Кейд воткнул лопату в землю и схватился за ствол обеими руками. Я наступил на ветку, она хрустнула, профессор повернулся и увидел меня.
— Узнаете это растение? — выдохнул он, затем напрягся, что было видно по его плечам, и выдернул корень из почвы. Куски земли взлетели в воздух. Я увидел у него в руках раздвоенное, неровное коричневое корневище — очень толстое, длиной в предплечье. — Мандрагора, — объявил он.
Я увидел, как Нил бежит по берегу пруда. Он несся за маленькой толстой птичкой, но это было безнадежным делом. Птичка улетела и стала кружить над водой.
Профессор бросил растение в плетеную корзину.
— На Артура ваши исследования произвели впечатление. Он говорит, что вы любите все византийское. Могу ли я предположить, что это касается всех сфер вашей жизни? — Доктор улыбнулся собственной шутке. — Я прочитал вашу последнюю работу, короткий обзор бенедиктинского монашества. Ожидал чего-то более длинного…
— Я знаю… — открыл рот я, но доктор Кейд откашлялся и продолжил:
— То, что вы представили, многообещающе, и моя критика относится только к вашей неопытности — ни к чему больше. Не бойтесь писать, — вот что я пытаюсь сказать. Например, вы проигнорировали святого Макария Александрийского и святого Даниила Столпника. Они оба представляют отличный контраст с определением «обычных людей» святым Бенедиктом. Вы можете себе представить, что перенес святой Даниил, сидя наверху столпа более тридцати лет? Ими нужно восхищаться — если и не за их веру, то, по крайней мере, за их убеждения. — Он отряхнул руки от грязи и переступил с колена на колено. — Знаете, пятьсот лет назад мы бы заставили Нила выкапывать мандрагору. Тогда считалось, что в ней живут гомункулы, которые станут кричать, если их побеспокоить. Они убьют того, кто вытянул корень из земли.
— Вы их пересаживаете? — спросил я.
— Нет… как раз наоборот. Я собираю корни для профессора Тиндли. Он готовит чай из мандрагоры и утверждает, что благодаря ему зимой не болеет. Хотя я подозреваю, что коллеге просто нравится слабый наркотический эффект.
Доктор Кейд собрался с силами и вытащил еще одно растение. Его пришлось дернуть дважды. Корень вылетел из земли, и раздался высокий резкий вой, который эхом пронесся по двору.
Я отпрыгнул назад, ожидая, что профессор Кейд сейчас рухнет и будет лежать без движения с раскрытыми глазами и вывалившимся языком. Послышался еще один жалобный вой.
Нил плыл к берегу, поскуливая. Я бросился к пруду, ступая по грязи и кукушкиному льну. Пес, хромая, выбрался на берег и бросился ко мне, прижался мокрой головой к моему бедру. Из левой задней лапы капала темная кровь. Я увидел рану под спутанной шерстью. Это выглядело так, словно кто-то замахнулся топором и опустил его на лапу пса, но удар оказался скользящим. Нил скулил и пытался опустить лапу, но от этого только начал лаять.
К нам подошел доктор Кейд, наклонился над Нилом сзади и нежно поднял раненую лапу. Она представляла собой небольшую дугу, из которой пузырями текла кровь.
— Похоже, его хватила каймановая черепаха, — сказал он, выпрямился и вытер руки о заляпанные штаны. — Принесите бинт и пластырь из ванной. — Профессор погладил Нила по голове. — Ему придется сделать анестезию, чтобы зашить, но у меня здесь ничего нет. Если не возражаете, отвезите его к ветеринару. Я позвоню доктору Магаваро. До его клиники пятнадцать миль. Я не хочу перекладывать на вас свои дела, но у меня действительно много работы.
Доктор Кейд держал Нила за ошейник, пес стоял спокойно, кровь из раны капала и впитывалась в землю. Я бросился к дому бегом мимо корня мандрагоры. Но тут из плетеной корзины что-то внезапно выпрыгнуло и побежало по покрытому листьями полю.
Я внезапно остановился и оглянулся. Ветер шевелил опавшие листья, некоторые подлетали так близко ко мне, что я видел на них все прожилки. Зловонный запах плодов мандрагоры висел в воздухе. Они пахли сильнее из-за жары. Нил заскулил и снова замолчал.
— В чем дело? — спросил доктор Кейд.
Он заставил пса лечь на бок. За ними по поверхности пруда пошла рябь, темная вода словно морщилась под легкими дуновениями ветра.
— Все в порядке, — ответил я и пнул корзину.
Я был поставлен в тупик, и у меня немного кружилась голова — то ли от жары, то ли от вида лапы Нила, — непонятно, отчего. Корень мандрагоры пошевелился. Кусочки подсохшей земли отвалились от него. Лениво покатился набухший плод. Он был полон сока и мякоти, и жарился на солнце.