В праздничном ужине участвовали доктор Кейд, Хауи, Арт, Дэн и я. Мы ели корнуэльских цыплят, фаршированных грибами, а также тыквенный пирог, который я принес из кафе «У Эдны».
«Это моя новая семья, — решил я. — Это мое новое прошлое».
У всех моих товарищей, с которыми я жил в доме, на зимние каникулы были запланированы какие-то дела. Арт уезжал в Лондон к друзьям перед тем, как встретиться с Эллен. С ней они собирались одну неделю провести в Праге. Дэн собирался домой, в Бостон, а Хауи — в Новый Орлеан к какому-то из многочисленных кузенов. Тот жил в «поразительной хате» над самым большим джаз-клубом на Бейзин-стрит. Я как только мог уходил от их вопросов насчет того, что собираюсь делать в этом месяце. И Дэн, и Хауи предлагали взять меня с собой.
— Одно я точно могу тебе обещать, — заявил Хауи, хлопая меня по спине. — Если поедешь со мной, трахаться будешь каждый день.
Дэн сказал, что я смогу жить в гостевой комнате в доме его матери. Однажды вечером я так напился, что чуть не принял предложение Дэна, побуждаемый его описаниями цивилизованного Бостона с мистическими брахманами на каждом перекрестке.
— Мы сходим в библиотеку Гарварда, — сказал я, возбужденно разлив часть выпивки. Джин с тоником впитались в манжету моей рубашки. — Будем плевать в студентов шариками из жеваной бумаги и болтаться по факультету.
— Пускают только студентов Гарварда, — вставил Артур.
Арт гладил рубашку. Она была расправлена на полотенце, на обеденном столе. Он собирался на свидание с Эллен. Какая-то русская танцевальная труппа выступала в «Мортенсенс», местном театре. Позднее в тот вечер девушка пришла за ним, и у меня просто перехватило дыхание. На ней было маленькое черное платье, ноги окружала шуршащая ткань, темные складки словно пели вокруг ее бедер.
— Мы сможем пройти в библиотеку, — заявил Дэн. — Мой отец завещал половину своей коллекции их отделу редкой книги.
— Или нужно просто попросить доктора Кейда позвонить, — Арт поднял рубашку, чтобы осмотреть. — В моем случае это сработало.
Хауи уехал первым, в пятницу вечером. Он бросил два чемодана в багажник «ягуара», а бутылку белого калифорнийского зинфанделя — на переднее сиденье рядом с собой. На художнике были футболка, шорты и сандалии. Он сказал, что поедет без остановок — все тридцать часов.
— Говорю тебе: трахаться будешь без перерыва, — сказал он, ныряя под капот.
Хауи проверял масло, пока я держал для него фонарик. Подмораживало, было слишком холодно для снегопада. Но, казалось, он не чувствовал холода в летней одежде, насухо вытирая указатель уровня.
— Там — просто гедонический рай. Ты когда-нибудь бывал в Новом Орлеане?
Он и раньше меня об этом спрашивал. Я, дрожа, покачал головой и пытался ровно держать фонарик.
«Почему бы не поехать?» — мелькнула мысль.
Предложение искушало, и, как в случае со многими предложениями, искушение было главным. Я не хотел проводить целый месяц с Хауи, зная, что если поеду с ним, то буду пить каждый день. Я устал от алкоголя и немного — от дома доктора Кейда. Хотелось провести месяц в одиночестве, вместе со своими книгами, а может — и несколько вечеров с Николь перед ее отъездом.
Мы распрощались с Хауи, и я смотрел, как красные габаритные огни его «ягуара» исчезают вдали.
На следующее утро уехал Дэн. Когда я спустился вниз, для всех нас была оставлена записка с телефоном его матери.
Я повел Нила на прогулку. Стоял яркий зимний день, солнечные лучи отражались от покрытой снегом поверхности пруда. После моего возвращения выяснилось, что домой только что приехал доктор Кейд с новыми чемоданами.
— Когда вы отправляетесь в Чикаго? — спросил он меня, когда я помогал ему донести чемоданы.
Вопрос меня шокировал. Я забыл, что врал ему в тот день в «Горошине». Меня удивило и то, что он не слышал правды ни от кого в доме.
— Уезжаю в понедельник, — сказал я.
«Признайся сейчас, — промелькнула в голове мысль. — Он знает. Конечно, знает».
Последовало молчание. Наверное, доктор Кейд сделал эту паузу, предоставляя мне возможность для признания. Но я смолчал.
Он снял шляпу и пригладил седые волосы.
— Отлично. Я улетаю завтра утром, а Томас не прибудет до понедельника. Не знаю точно, когда Артур отправляется в Лондон.
Я понял, что он не знает правды. Похоже, никто ничего не говорил профессору.
* * *
Доктор Кейд уехал на следующий день. Он пожелал мне «благополучного и прекрасного Нового года». Его рождественским подарком стал красивый синий кашемировый шарф. Затем профессор сел на такси и уехал. Нил оставался рядом со мной с высунутым языком, махал хвостом, но от присутствия пса я чувствовал себя еще более одиноким. У меня пропало все желание отправляться на долгую прогулку, которую планировал раньше. Вместо этого я поднялся к себе в комнату и читал за столом. Нил спал около моей постели. Нанесенные ветром сугробы на лужайке у дома доктора Кейда темнели вместе со спускающимися сумерками. Вначале они стали синими, как море, потом почернели под безлунным небом. Батареи начали нагреваться, металл потрескивал и пощелкивал.
Насколько я знал, Арт уже находился в Лондоне. Я заглядывал к нему в комнату раньше и увидел, что у него заправлена кровать, а бумаг нет. Он оставил список необходимых для путешествия вещей на столе. Рядом с каждым словом был нарисован квадратик, а в квадратике поставили крестик. Там значились паспорт, телефонные номера, дорожные чеки, карманные деньги… Рядом лежал еще один листок бумаги, на нем было что-то напечатано плохим шрифтом, словно на очень старой и грязной пишущей машинке:
…L’eternite.
C’est la mer melee
Au soleil.
Вечность — море,
Смешанное с солнцем.
Я подумал, что вижу одно из стихотворений Артура, причем неплохое. Это казалось наиболее вероятным. Затем я вышел из комнаты.
Я позвонил Николь, но услышал только автоответчик и решил, что она, вероятно, гуляет с тетей, перекусывает в стильных маленьких кафе и флиртует с официантами.
Пришлось отправиться на чердак и встать перед дверью. Представлялось, что за ней находятся клетки с кошками, древние книги разложены по столам. Может, там есть даже головы жен Синей Бороды, выставленные в ряд и насаженные на шампуры. Они ждут с открытыми ртами и невидящими глазами, готовясь поприветствовать меня.
Я прижал ухо к двери, слушал какое-то время, затем открыл ее и вошел.
Все оказалось совсем не так, как я ожидал. Никаких длинных столов, заставленных колбами, мензурками и лабораторными стаканами, никаких ступок с яркими порошками, острых запахов, развешанных пучков сухих трав, кастрюлек с пузырящимися жидкостями… Стены не были заляпаны кровью, нигде не хранились ящики с частями кошачьих тушек.
Это оказался типичный чердак, чуть большей площади, чем обычно, и более холодный, чем остальная часть дома. Пол был серым и явно старым; под арочным потолком, между торчащими балками раскачивалась паутина. У одной стены составили написанные маслом неоконченные картины — пейзажи, натюрморты, портреты с неузнаваемыми лицами. У дальней стены находились свернутые ковры, напоминая огромные тряпичные бревна, там же складировали старую мебель без ножек и ящиков. Стоял здесь и открытый платяной шкаф, внутри висела какая-то одежда. Я порылся в одежде и нашел один пиджак, который подходил мне по размеру. Он был твидовым, с рисунком «в елочку», похоже, с настоящими позолоченными пуговицами.