Как и остальные сорок миллионов американцев, Элиза в понедельник утром постоянно переключала телевизор с «КИ ту Америка» на «Дейбрейк» и обратно, пытаясь не пропустить дебют Лорен Адамс в качестве ведущей на «КТА», а также посмотреть, как команда «Дейбрейк» отреагировала на потерю женщины, которую они специально пригласили, чтобы вести утреннее шоу для всей их телевизионной сети. Обе программы предсказуемо сосредоточились на истории Констанс Янг. Этой теме фактически и были посвящены первые полчаса шоу на обоих каналах. На случай если кто-то из зрителей на уик-энд куда-то уезжал, вся информация, которая сообщалась в течение последних двух дней, до мельчайших подробностей была повторена, пересказана и переупакована.
Опытный глаз Элизы отметил, что Лорен Адамс заметно нервничала. Она допускала мелкие ошибки, время от времени смотрела не в ту камеру, запиналась на некоторых словах, пропустила несколько реплик. Но Элиза догадывалась, что ни один телевизионный критик не станет судить Лорен за это слишком строго. После того, что произошло с Констанс, было понятно, что Лорен будет трястись. Очень тяжело начинать свою работу в такой обстановке, и Элиза сопереживала Лорен, подозревая, что зрительская аудитория может испытывать те же чувства. Если Лорен в первые дни после смерти Констанс поведет себя правильно, если ей удастся выбрать оптимальный баланс между образом влиятельной журналистки и живым человеком со своими слабостями, у нее есть потенциал, чтобы завоевать доверие и любовь зрителей.
— Я хочу посмотреть «Губку Боба Квадратные Штаны».
Голос Дженни оторвал Элизу от мыслей и вернул к первоочередной задаче — отправить дочь в школу. Дженни сидела за кухонным столом и без энтузиазма ела из миски «Чириоуз» [16] , которые миссис Гарсиа приготовила для нее.
— Дорогая, маме нужно посмотреть эту передачу по работе. Ты же знаешь. Ешь лучше свой завтрак.
Дженни сидела, уставившись в миску с овсяными хлопьями.
— Дженни, ну давай же. — Голос Элизы зазвучал жестче.
Когда девочка подняла голову, в глазах ее стояли слезы, а нижняя губа тряслась. Элиза выключила телевизор и, наклонившись к дочери, обняла ее.
— Дорогая моя, почему ты плачешь? Я ведь не кричала на тебя. Я просто хотела, чтобы ты хорошенько позавтракала и у тебя в школе сегодня хорошо сложился день.
Дженни засопела.
— Я совсем не поэтому плачу.
— А что же тебя расстроило?
— Мне не нравится то, что идет по телевизору. Я не хочу смотреть на эту леди, которая умерла. И я не хочу, чтобы ты умерла, мамочка.
Элиза закрыла глаза и крепче прижала к себе дочь. О чем она думала, включая передачу со всеми подробностями относительно смерти Констанс? В доме есть еще с полдюжины других телевизоров, и ей определенно не следовало смотреть именно этот, на кухне, когда здесь сидит Дженни. А как она вчера потянула дочь с собой в Клойстерс, а потом еще и в телецентр, когда работала над своим сюжетом? Это тоже было совершенно бездумной ошибкой.
Дженни — девочка сообразительная, и от ее глаз и ушей не ускользнуло ничего. Для нее это была не безликая история, которую передают в новостях неизвестно о ком. Констанс работала в том же здании, что и ее мама. Констанс Янг выступала по телевизору, как и ее мама. У Констанс даже была та же самая работа, какой раньше занималась ее мама. И если что-то произошло с Констанс, это же могло произойти и с ее мамой. У Дженни и так не хватало одного из родителей. И, разумеется, она боялась потерять второго.
— О, ангел мой, не волнуйся, — прошептала Элиза, стараясь успокоить ребенка. — Я никуда не уйду. И ничего со мной не случится.
— Обещаешь мне?
— Обещаю. Как я вообще могу оставить тебя одну? Я люблю тебя больше всего на свете. Ты же знаешь это, верно?
Дженни кивнула.
— Я знаю, но ты говорила, что и папа тоже любит меня, а он от меня ушел.
Ну вот. Элиза всегда знала, что когда-то этот разговор все равно должен состояться. Разговор, к которому она хотела подготовиться, но которого тем не менее всегда боялась Дженни никогда не жила в мире, где у нее был бы отец. В младенческие годы и чуть позже она развивалась совершенно нормально. Первое слово, первый шаг, первый день рождения, первый день в яслях и даже первый день в детском саду — все эти вехи начала своей жизни Дженни прошла без каких-либо признаков того, что она ощущает отсутствие отца. Ну да, несколько раз она заявляла, что у всех детей, с которыми она играет, есть папы, но казалось, что она раз и навсегда смирилась с тем фактом, что у нее нет отца, — просто так уж сложилось в жизни. У сегодня утром она впервые выразила свое смятение, чувство потери и покинутости, которое она должна была испытывать с того момента, когда осознала, что ее отец никогда не будет с ней, и когда почувствовала всепоглощающий ужас при мысли о том, что она может лишиться и второго своего родителя, оставшись в этом мире совершенно одна.
— Он не хотел, Дженни. Он мечтал всегда быть рядом. Он изо всех сил старался остаться в этом мире, в основном из-за того, что хотел быть с тобой. Но думаю, что у Господа были в отношении нашего папы другие планы.
Дженни потерлась носом о халат Элизы.
— А что это за планы?
— Я точно не знаю, солнышко. Я собираюсь задать Господу этот вопрос, когда увижусь с ним. Но зато я точно знаю, что очень значительная часть планов Господа в отношении твоего папы, когда он жил в этом мире, была связана с тем, чтобы он стал твоим отцом. Это было самое важное, что успел сделать твой папа, и я знаю, что он и сам считал точно так же.
— Точно знаешь? — Дженни цеплялась за каждое слово, сказанное матерью.
— М-м-м-м, — Элиза чмокнула Дженни в лоб. — Одна из последних фраз, которые он мне сказал, была о его радости от осознания, что скоро должна родиться ты. Он сказал, что из-за этого у него появилось такое чувство, будто он действительно внес свой вклад во что-то совершенно особенное, замечательное в этом мире.
— А что такое «внес свой вклад»? — спросила Дженни.
— Отдал. Когда ты вносишь свой вклад, ты отдаешь.
Дженни задумалась над объяснением.
— Это как подарок?
Элиза живо закивала:
— Вот именно. Ты — это наш с папой подарок миру, Дженни.
Глядя на маму снизу вверх, девочка улыбнулась. Потом она отстранилась и переключила все внимание на миску с размокшими хлопьями. Глядя, как ест ее дочь, Элиза думала, правильно ли она все сказала, и надеялась, что это так; она была уверена, что тема всплывает не последний раз, и понимала, что на ней лежит большая ответственность и что ее святая обязанность — хорошо воспитать своего ребенка и не допустить, чтобы Дженни осталась сиротой.