Джексон уже собрался уходить, когда заметил меня. Он подошел к моей клетке и посмотрел мне в глаза, которые были такими же холодно-голубыми, как и у него.
— Откуда ты, черт возьми?
Я не собирался с ним разговаривать. Только не с ним, только не сейчас, на глазах у остальных заключенных. Я просто смотрел ему прямо в глаза. Потом он развернулся и последовал за сержантом и двумя рядовыми.
Еду принесли в чистых пластиковых контейнерах, где помещались пластиковые коробки меньших размеров. Там были жареный картофель, пачка арахиса, пара зерновых хлебцев, коробка с глазированными кукурузными хлопьями и маленький пакетик с изюмом. Глядя на все это, я словно вернулся в Америку — старую Америку моего детства. Вспомнил, как я лежал на диване перед телевизором и объедался всякими вкусностями. На упаковках были изображены тигр Тони и мистер Арахис, а еще Солнечная девушка, улыбавшаяся мне с этикетки. Черные локоны выбивались из-под красного чепца и падали ей на плечи, а руки обнимали большую корзину с виноградом. Но с тех пор она изменилась. Кожа у нее стала светлее. Но почему? Что это за Солнечная девушка, которая никогда не знала солнца?
— Босниец? — раздался голос у меня за спиной. Громкий шепот прозвучал у меня прямо над ухом. — Ты босниец? — В клетке позади моей сидел араб с мальчишеским лицом. Он был похож на одного из тех приезжих студентов Канзасского института, которые носили бейсболки козырьком назад и проводили больше времени в ночных клубах, чем в мечети. — Ты — босниец, брат? — снова спросил араб. — Или албанец? Откуда ты? — Я легко понимал его английский, он говорил почти без акцента, как будто всю жизнь провел в Калифорнии. Но все же было ясно, что он иностранец. Я запомнил этот акцент со времен войны в Заливе. — Я из Кувейта, — сообщил он. — А ты откуда? Где они тебя взяли?
Я только слегка улыбнулся кувейтцу, но ничего не сказал. Пусть среди пленных пройдет слух, что я боснийский мусульманин. А ведь когда-то я и считал себя таковым. Пусть они верят, во что хотят верить.
Сумерки стали сгущаться, и воздух раскололся от сильного электрического разряда. Электрический ток загудел у нас над головами, и холодные лучи прожекторов залили клетки светом. Потом затрещал громкоговоритель. «Аллах акба-а-а-ар!» Бог велик. Они крутили кассету, призывавшую к молитве. «Проклятая политкорректность», — подумал я. На авианосце такого и в помине не было. Один за другим мы стали подниматься.
Я отличался от окружавших меня людей, но в тот момент я понимал, что значит быть частью уммы — великого мусульманского собрания верующих. Во что бы я ни верил, обряд я знал. Водой из ведра я вымыл ступни, руки и лицо, а затем повернулся лицом к солнцу. Я склонил голову в молитве и приготовился преклонить колени в знак повиновения перед Господом, обратившись лицом условно на восток.
— Квибла? — крикнул кто-то. Направление на Мекку. Я поднял голову. Одноглазый суданец, который мерил шагами свою клетку, как судья на поле, посмотрел в направлении севшего солнца, потом — в сторону наползающего из-за горизонта ночного сумрака и сделал круг по клетке, словно что-то искал. Так поступают дервиши, когда ищут знак, который подскажет им, где находится Мекка.
Видимо, начальство капитана Джексона не учло этого момента. В Саудовской Аравии и в Афганистане, в Пакистане и в Индонезии Мекка находится на Западе. Ну а здесь, в этом затерявшемся во времени и пространстве месте? Верующие не знали, в какую сторону им обратить лицо. «Квибла!» — кричал суданец снова и снова, с каждым разом все громче. «Квибла!» — раздался другой голос в соседнем ряду клеток. Остальные подхватили клич. Квибла! Где находился самый святой и любимый мусульманами город? В какой стороне Кааба — святилище города Мекки? Конвоиры орали на пленных, приказывая им успокоиться. Но на них не обращали внимания. Некоторые из заключенных трясли проволочные стены клеток, действуя одновременно, чтобы расшатать всю конструкцию. Другие стояли, полуголые, с полотенцами в руках, пытаясь найти место и возможность помолиться. Суданец справа от меня с размаху ударил ногой в дверь клетки. Человек слева от меня сделал то же самое. Теперь вся умма Гуантанамо кричала, улюлюкала и скандировала. Голос, призывавший к молитве, потонул в вое сирены.
Отряд морских пехотинцев в шлемах и бронежилетах, вроде тех, что носят на кораблях, выбежал на гравийную дорожку перед клетками. Скандирование продолжалось. Солдаты повернулись лицом к клеткам. Они искали зачинщика. Но зачинщика не было. Позади них, за ограждением, развернулся отряд с автоматами М-6 и гранатометами М-79, чтобы обеспечить прикрытие, в случае если охрана потеряет контроль над ситуацией. Один из замотанных Дартов Вейдеров вышел вперед и приблизился к моей клетке.
— Что это за дерьмо? — спросил он.
Я улыбнулся, но не ответил и, повернувшись на восток, расстелил полотенце для молитвы.
— Ты! — крикнул охранник.
Я покачал головой и закрыл глаза, показывая, что общаюсь с Богом, а затем услышал, как на грунтовую дорогу за ограждением выкатили тяжелую машину. Я прочитал первую строку Фатиха — исламской молитвы Богу:
— Слава Аллаху, милостивому и милосердному…
Они привезли водяную пушку.
— Прекратите! — прокричал в громкоговоритель женский голос.
Люди в соседних клетках переглянулись и посмотрели на ближайшую сторожевую башню, где стояла полная женщина со светлыми, собранными в хвост волосами, одетая в форму, с фуражкой на голове. Она пыталась перекричать их. Черный араб взобрался вверх по прутьям своей клетки и стал бить кулаком по рифленой крыше. Остальные пленные последовали его примеру. Это продолжалось, пока по лагерю не прокатился раскат грома.
Сначала из водяной пушки текла тонкая вялая струйка воды, но мгновение спустя вырвалась мощная струя, нас отбросило от стен клеток, сбило с ног, и мы отлетели назад, как ветки, смытые с тропинки водой из шланга. После первого выстрела большинство людей отступило в дальний угол клеток. Но я по-прежнему стоял в центре, повернувшись на восток, и, послав их всех куда подальше, продолжал обряд молитвы. Я замер с закрытыми глазами, но слышал, как вода приближается ко мне, словно маленький шторм. Струя ударила мне в грудь и в голову, но я наклонился и сумел удержаться на скользком цементном полу и снова встал. Вода опять обрушилась на меня, но я поднялся, вернулся на середину клетки и продолжил молитву. Новый удар воды — на этот раз они не отводили струю, и она сбивала меня с ног, бросала из угла в угол, и я захлебывался. Группа из четырех конвоиров собралась около двери в клетку. Кувейтец из дальнего угла своей клетки наблюдал это, а потом стал передавать какие-то знаки суданцу и остальным пленникам, которых я не видел. Какой-то человек неподалеку снова стал призывать к молитве. Неожиданно поток воды прекратился. Я видел, что в соседних клетках все пленные поворачивались на восток — в том направлении, что и я. Потом Дарты Вейдеры набросились на меня, прижали к мокрому цементному полу. На мгновение мне показалось, что я лежу в луже на шоссе Уэстфилда, вокруг жара, а мне только три или четыре года. Просто запах воды и цемента будил во мне приятные чувства и словно возвращал домой.