— Клоунов помнишь?
Марк утвердительно потряс головой.
— Ты что же думаешь, у них на самом деле такие лица? Конечно же нет. Это все грим.
— Так ты клоун?
— В душе, малыш. В душе.
Сколько он себя помнил, ему больше всего хотелось уверенности, что он хорош собой, мил и достоин любви. Но в доме, где он вырос, ни о чем подобном не приходилось и мечтать. В семье он не знал нежности. Ни о какой ласке, ни о поцелуе на ночь не могло быть и речи. Даже наказание обходилось без непосредственного прикосновения руки. Оружием наказания служил ремень, или линейка, или тыльная сторона щетки для волос, принадлежавшей матери.
Он наблюдал за мальчиком на диван-кровати. Дыхание малыша выровнялось, и кашлял он теперь реже.
— Тебе когда-либо доставалось, малыш?
— Как это? — озадаченно спросил Марк.
— Мать когда-нибудь тебя била?
— Нет, — ответил мальчик. — Но брату иногда от нее попадает, — добавил он, стараясь угодить своему похитителю.
— И чем же она его бьет?
— Рукой.
Чувства распирали его, рвались наружу. Он не мог сдерживаться. Ему необходима была отдушина для своих чувств.
— Поди сюда, малыш. Иди-ка сюда.
Марк поднялся с дивана и сел на стул у туалетного столика.
— Хочешь, я сделаю тебе маску, как у клоуна?
— Правда?
— Да.
Пока он размалевывал и пудрил маленькое нежное личико, ему вспомнился первый увиденный им клоун. Тот клоун в цирке, куда он упросил отца сводить его на день рождения, когда был немногим старше сидевшего перед ним малыша. Память продолжала хранить радостное возбуждение в предвкушении редкой прогулки с отцом. А еще он явственно помнил ужас, охвативший его, когда он во время представления намочил штаны и навсегда запомнил брезгливое выражение на лице отца и грозные слова, сказанные шепотом о грядущей дома каре.
А в это время клоун на арене продолжал свои трюки, и нарисованная улыбка выглядела насмешкой над его и без того полным унижением.
Будь они неладны, эти «Вести». Они ей уже осточертели. Она посвятила им большую часть своей трудовой жизни и жертвовала очень часто личными интересами. Касси в душе рассчитывала, что ее преданность компании окажется обоюдной. Если она соблюдала правила, отдавала себя работе, то и в компании поступят с ней по справедливости. Глупость — и больше ничего. Суть в том, что людьми не дорожат. Человек нужен, пока приносит пользу. Но если возникают сложности или подворачивается более перспективная замена, то о человеке, прежде таком нужном, тут же забывают.
Они могли упирать на то, что хорошо оплачивали работу и право формировать штат принадлежит им. Все это неоспоримая правда. Но Елена говорила, что они не собираются от нее отделываться. Компания «Вести» будет держаться за своего заслуженного корреспондента. Назначением Валерии Делейн на место Касси «Вести» давали понять, что им с Касси не по пути. Касси ненавидела себя за наивность. Или она просто принимала желаемое за действительное. Отправляясь безропотно в Майами, она надеялась, что все уладят без нее и позаботятся о ней. Какая непростительная ошибка с ее стороны. «Для такой умницы это было верхом глупости. Следовало бы знать, что о себе надо заботиться самой и не доверять это дело никому», — корила она себя.
На обратном пути в гостиницу из эвакуационного центра Касси погрузилась в размышления, глядя в окно на хлещущие о стекло струи дождя. Черта с два она сдастся. Пусть они на это не рассчитывают. Она докажет всем и себе в том числе, что в «Вестях» она в числе лучших репортеров.
Она потратила минимум времени, чтобы отбарабанить в ноутбуке текст репортажа, после чего показала его Лерою и отослала электронной почтой наверх. Дожидаясь утверждения текста, Касси вернулась к себе в номер и достала из сумочки визитку.
Сардж Такер ответил после второго звонка.
— Чем могу служить?
— Мне хотелось бы задать вам пару вопросов.
— О чем же?
— О группе «Соседские ребята» и песне «Никто не знает».
— Хорошо. Давайте поговорим, но я предпочел бы разговор с вами лично.
Касси бросила взгляд на окно, быстро прикидывая в уме, что ей предстояло еще озвучивать утвержденный текст, а затем она должна была вести прямой репортаж с балкона гостиницы.
— У меня нет сейчас возможности отлучиться. Не могли бы вы приехать ко мне?
— Ехать к вам, когда вокруг такая кутерьма? Вы не иначе как шутите.
— Я слышала, что Мерили заявляла права на песню «Никто не знает», — пошла козырем Касси.
— Где вы находитесь? — покорился судьбе Такер.
— Я живу в гостинице на берегу залива. Это на Тамиами. Внизу у нас ресторан.
Успокоительное подействовало. Венди дремала на диване, но сон ее прервался, когда о стекло снаружи что-то ударилось с сильным шумом. Она заставила себя встать и выглянула в окно. У самого дома лежала огромная пальмовая ветвь.
— Винсент, — позвала она.
Ответом ей было лишь завывание ветра.
— Винсент, — с нажимом повторила она, окидывая взглядом пустую спальню.
Куда он мог запропаститься? Убить мало этого сорванца. И в этот момент на глаза ей попалась записка на кухонном столе:
«Мама, не волнуйся. Я скоро вернусь.
Винсент».
Что с ним происходит? Он же знал, что она вся извелась от тревоги за Марка. А Винсент убежал куда-то, и дела ему нет до ее переживаний. Очень на него похоже. Она вернулась к окну и снова посмотрела на неистовствующую снаружи бурю. Но куда понесло Винсента в такую непогоду? Ее мысли пошли естественным для матери путем. Винсент хоть и способен был довести ее до белого каления, но если бы что-нибудь случилось с ее вторым сыном, она бы не смогла этого перенести.
Касси записала фонограмму, которую Феликс должен был затем отправить в Нью-Йорк. Перед тем как покинуть номер, она оставила сообщение:
«Если буду нужна, я в ресторане внизу».
В зале ресторана в углу сидел единственный посетитель. Рядом с ним на стуле висел плащ, с которого стекала вода.
— Спасибо, что приехали.
— Выбор у меня был маловат, разве не так? — сказал Сардж, глядя сквозь зеркальное стекло на разбушевавшуюся стихию. — Мне следовало быть в эвакуационном центре, а никак не здесь, защищаясь от безосновательного обвинения.
Касси молча слушала и ждала.
— Как вы узнали, что Мерили заявляла, что это она якобы написала «Никто не знает»?