Как, интересно, выглядит этот Порфирий Петрович? Когда представить загадочного столичного чиновника не получилось, Улитов вместо этого представил самого себя — как он уже в новом чине дефилирует летней порой по Невскому.
— Гляньте-ка, ваш бла'ародь!
Улитов, досадливо обернувшись, увидел, что Матвей показывает на окошко. Оказывается, метель за это время унялась и небо, хоть и по-прежнему хмурое, уже не сыпало снегом.
— А ну готовь лошадей!
— Да вы что, ваш бла'ародь! Уж не ехать ли надумали?
— Нельзя медлить ни минуты! — окрыленный собственными грезами, исправник был уже на ногах.
— Да господь с вами, — сказал кучер с укоризной. — Не ровен час, опять посыплет. Да и стемнеет скоро, я и сани за ворота выгнать не успею. Надо б до утра обождать. Утро, оно вечера мудренее.
Вспомнив свое мучительное ожидание запропавшего слуги, Улитов решил на этот раз послушаться. Однако глянул на депешу, и так жалко себя сделалось, что прямо ком в горле. Не хватало еще при кучере слезу пустить.
* * *
К монастырю сани приближались по замерзшей Жиздре. Золотые кресты словно реяли в погожем небе, отсверкивая под зимним солнцем яркими, радостными бликами. При виде этой картины сладко замирало сердце. «Да ну, это всего лишь обшитое позолотой дерево!» — не верил своим глазам Улитов. Хотя себя не обманешь: первое впечатление действительно такое, будто кресты чудесным образом сами плавают в небесной лазури. «Но как такое возможно? В чем здесь фокус?» И лишь по приближении, где река делала изгиб, кресты в воздухе с величавой плавностью повернулись, и причина чуда стала ясна. Кресты крепились к куполам, синие маковки которых на расстоянии неразличимо сливались с небом. По приближении же купола словно сгустились из морозной сини, крупными лазоревыми каплями застыв под крестами.
От сторожки у реки к стенам обители нужно было подниматься по крутому, поросшему лесом склону. Некоторые из паломников, по рассказам, проделывали тот путь на коленях. Сани вместе с кучером Улитов оставил возле сторожки, а сам отправился дальше пешком, в сопровождении монашка, который, очевидно, специально его дожидался.
«Надо же, как у них тут устроено, — думал исправник по дороге, — из всего готовы тайну делать».
Провожатый попался на редкость общительный, говорливый, и избегал почему-то смотреть в глаза. Разговор был, в сущности, ни о чем. Вообще беспричинной своей жизнерадостностью монашек напоминал какого-нибудь ребенка в канун праздника.
«Блаженный, что ли? Нет, скорее слабоумный», — подумал Улитов.
— Вы, должно, к отцу Амвросию, — определил монашек, представившийся братом Иннокентием. Одет он был в одну лишь рясу, но холода будто и не чувствовал, а по протоптанной в глубоком снегу тропке шел ходко, так что Улитов еле за ним поспевал.
Исправник, раздраженно нахмурившись, все свое внимание сосредоточил на ходьбе.
— К нему, к нему, к кому ж еще, — с загадочной улыбкой тараторил монашек. — Тут уж сколько народу перебывало. Все нашего старца видеть хотят — что ни день, то еще кто-нибудь приходит. Вам, пожалуй, даже в очереди придется подождать, чтоб к нему попасть.
— Вот еще. Я не паломник вовсе, а по поручению начальства. Из следственного управления.
— Тогда он вас до себя и не допустит. Мирские дела его не занимают.
— Дело чрезвычайной важности. У меня указание из Петербурга, от полицейского департамента. Об уголовном расследовании. Вникаешь?
— Он о том и слушать не будет. Ему подобные вещи в тягость. Он от этого когда еще отрешился. — Брат Иннокентий глянул на Улитова искоса и как бы с лукавством. — Уж лучше со мной поделиться. Авось чего подскажу, — добавил он с вкрадчивой улыбкой.
— Я направлен именно к отцу Амвросию.
— Говорю же, он во встрече вам откажет. По таким делам старец попросту не принимает. Если б о душе, тогда еще куда ни шло. — Брат Иннокентий хихикнул, как от какой-нибудь скабрезной шутки. — Ему жить-то осталось всего ничего. Может, пока мы до монастыря добираемся, он уж и преставиться успеет. Вот вам на меня лишь уповать и останется. — Монашек снова скривил губы не то в улыбке, не то в усмешке.
Улитов, почувствовав усталость, пошел медленнее. Да и от монаха с его болтовней хотелось держаться подальше.
Брат Иннокентий, тоже замедлив шаг, дождался путника и повел дальше, улыбнувшись не без скрытого, как показалось исправнику, злорадства.
* * *
Брат Иннокентий завел исправника в комнату с низким сводчатым потолком, где уже толклось порядком добротно одетых паломников — все как один одержимы той же возбужденной словоохотливостью, что и этот монах. Все дружно обернулись навстречу вошедшим; гул голосов при этом на секунду утих, но тут же загудел с новой силой.
Улитов проникся к умирающему старцу невольным сочувствием. «Ишь чего, — подумал он желчно, — чуда им подавай. Святоши: пришли за чудом, а сами, кого ни копни, упыри упырями».
К брату Иннокентию тут же гурьбой потянулись помещики в богатых шубах и дамы в чопорных одеяниях.
— Ну скажите же, как он? — исходил один и тот же вопрос от их горящих жадным любопытством лиц.
— Не ведаю, — с плохо скрываемым удовольствием отвечал инок, радуясь возможности попривередничать, — я сам только что из сторожки.
— Неужто он нас вскоре уже покинет? — с сокрушенным видом вопрошала особа средних лет, ханжески возводя глаза к потолку, что не мешало ей, однако, держать на отлете лорнет и через него прицельно разглядывать вошедших.
Тучный красномордый купчина выкатил вперед, на всеобщее обозрение, кресло-коляску с девушкой лет восемнадцати.
— Пусть он Лароньку мою вперед всех примет! Скажите ему, пускай непременно ее первую посмотрит!
Девушка зарделась (что было ей, кстати, весьма к лицу). На секунду встретившись взглядом с молодым исправником, она отвела глаза.
— Старец знает, что вы все здесь, и все вы за чем-то пришли. Но вызывать он будет вас сам, как сочтет нужным, — взялся наводить порядок брат Иннокентий.
— Вы вспомните, сколько я денег на храм пожертвовал! — одышливо наседал купчина.
— Папенька! — одернула его Лара.
— Добродетель и щедрость ваша не осталась незамеченной. Но может, у других еще более срочная духовная нужда. А времени крайне мало. Так что на всех его все равно не хватит.
— Надо бы начать с меня, — голосом, не терпящим пререканий, бросил капитан-исправник Улитов.
Инок задумчиво на него посмотрел.
— А может, и так, — сказал он наконец негромко и вышел из комнаты.
«Нет, не слабоумный. И не простофиля», — определил Улитов.
Тучный купчина ухватил его под локоть.
— Христом-богом прошу, — взмолился он, — пусть он после вас мою Лароньку примет!