Он оглядел комнату. В ее беспорядке просматривалась некая логика. В том, как установлены лампы, разложены инструменты, записи, книги. Организованность явно наличествовала, и имелся шанс уловить ее, если дать себе время как следует приглядеться к очевидным вещам.
«Дерево лучше всего прятать в лесу. Лучше всего что-то таить в хаосе, в беспорядке, в фальшивом нагромождении всякой всячины… в его центре».
Неожиданно Гил встрепенулся. «Лучшее место…» Это были последние слова Сабби. Он уверенно поднялся, подошел к столу, тщательно застеленному белой тканью, и поднес ладони к медному свитку, лежавшему посреди медных полос, обрывков пергамента и других документов. Его овеяло знакомым теплом. И кроме того… свиток не был разрезан! От внезапного прилива радости его сердце забилось сильней.
Это был тот самый свиток, за который одни готовы были убить, а другие отдать свои жизни, и он был тут, в этой комнате, когда люди Малуки схватили Гила. Он находился совсем рядом, прямо у них под носом, но они увидели только то, что ожидали увидеть: какие-то бесполезные копии, дожидавшиеся отправки в музей.
Это был блестящий план, очень смелый. Сарками знал своего врага, знал его слабые стороны, он понадеялся на свое знание. Гил ломал голову, принимала ли Сабби участие в решении оставить настоящий свиток на видном месте. Он получил ответ на этот вопрос даже быстрее, чем ожидал.
В мастерской, находящейся в его полном распоряжении, Гил подготовил свиток к транспортировке. Аккуратно заворачивая документ в разорванную на несколько частей ткань, он поймал себя на мысли, что не имеет понятия, куда ему двигать дальше. Лучшим вариантом казалось направиться обратно в Штаты.
Секунду подумав (Маккалум ведь все еще там, а не где-то!), Гил решил, что возвращение домой, похоже, не самое мудрое из решений. Кроме того, что ему делать со свитком в городе небоскребов? Разве что дать объявление в «Нью-Йорк таймс»? Так, мол, и так, уведомляем верховного цадика, что кое у кого имеется вещь возрастом в две тысячи лет, необходимая оному праведнику для спасения человечества.
Гил засунул свиток в свой пустой рюкзак, подобранный с пола. Нужно бы уложить его получше, подумал он. Потом сдвинул в сторону все, что перед ним находилось, добавив к образовавшемуся вороху те медные полосы, что прибыли с ним со склада, и стянул со стола покрывавшую его белую ткань. Из-под нее вывалился какой-то конвертик. Он упал к его ногам. «Тому, кого это может интересовать», — гласила надпись, сделанная разборчивым почерком Сабби.
Внутри конвертика обнаружились известные строки Роберта Фроста, также начертанные ее рукой. В них имелись две важные поправки, которые и сказали Гилу все, что ему было нужно.
Прекрасен лес, дремучий и густой,
Но должен обещанье ты исполнить,
И мили прошагать, и сна не ведать.
И мили прошагать, и сна не ведать.
Гил осторожно положил записку на свиток, уже угнездившийся в рюкзаке. Кроме того, он опустил туда паспорт с именем Арнольда Ладлоу и со своим собственным фото.
В робком предчувствии он поднес к лицу белую ткань. Как он и надеялся, она пахла ванилью. Точно так же, как и свитер Сабби, который был на ней в часовне всего лишь несколько дней назад.
Гил прижал ткань к груди и свободной рукой закрыл рюкзак. Завтра драгоценный груз, скрытый в нем, обретет мягкое ложе. Но не теперь.
Завтра он улетит в Израиль в надежде отыскать там того, кому этот документ предназначен. Сегодня же ему отчаянно нужны сон и время… сон и время. Чтобы как следует отдохнуть и собраться с мыслями.
Гил осторожно накрыл белой тканью подушку рядом со своим изголовьем. Более всего ему сейчас требовалось хотя бы на несколько мгновений прикрыть глаза и представить, что он опять обнимает Сабби.
День пятнадцатый, полдень
Библиотека музея Израиля, Иерусалим
Рука, которая ухватила Гила за плечо, заставила его пальцы замереть на клавиатуре компьютера.
«Ты мог бы поверить, что я сумел к этому времени хоть чему-нибудь научиться».
Он прибыл в Израиль утром и прямиком направился в библиотеку музея, чтобы на целый день приклеиться к ее основному компьютеру. Получив доступ к арамейской программе, Гил надеялся самостоятельно перевести текст свитка в поисках подсказки, которую просмотрела Сабби. Свиток лучше подскажет, куда ему двигаться дальше, если попробовать с ним столковаться на его языке.
После восьми часов работы Гилу пришлось признаться себе, что он не стал ближе свитку, чем был вначале. В пределах одной фразы он вроде бы ориентировался и делал вполне приемлемый перевод, однако тот неукоснительно противоречил смыслу следующей фразы, заставляя его гадать, где он правильно перевел, а где нет. И тем не менее Гил работал как заведенный. Хотя он и не продвигался в трудах, сложность задачи сама по себе приносила ему безмерное удовлетворение.
Теперь же неожиданное прикосновение подействовало на него словно электрический разряд. Он медленно повернулся.
Частично он был готов к тому, что обнаружит за своей спиной еще одну пару могущественных ангелов, однако увидел смуглого человека, которого считал мертвым.
— Сарками!
— Я ждал тебя, — прошептал старик. — Пойдем туда, где мы сможем поговорить.
Конференц-зал библиотеки предоставил им то уединение, в котором они нуждались.
— Я думал, ты умер, — сказал Гил.
Сарками выглядел удивленным.
— Сабби сказала, ты пропал.
Старик рассмеялся.
— Да, — сказал он, — пропал… знаешь ли, устранился. Уехал в Израиль, чтобы дождаться тебя.
Гил подробно рассказал обо всем, о чем предпочел бы больше не вспоминать. Сарками молча слушал, не выказывая никакого удивления. Когда Гил рассказывал о втором неожиданном нападении Джорджа на Сабби, Сарками печально кивнул головой, словно он ожидал чего-то подобного. Гил произнес еще пару слов, затем стал ждать, что ему ответят.
Сарками колебался, словно надеясь, что к сообщению о кончине Сабби будет добавлено еще что-то.
Гил не имел представления, что тут можно добавить.
Единственная слеза скатилась с орлиного лика.
— У нее было еще одно имя, — мягко сказал Сарками. — Я увез ее из Израиля, как ты знаешь, и привез к Ладлоу, в Лондон. Невзирая на то что с ней произошло, он и его жена Сара приняли ее как собственную дочь, которой у них никогда не было. Они помогли ей стать новой личностью. И Ладлоу дал ей новое имя. Сабра.
— Что означает «рождена в Израиле», да? — спросил Гил.
Довольно странный выбор имени для человека, который пытался оставить все в прошлом.
— Да, оно происходит от названия разновидности кактуса. Колючее грушевидное растение, которое снаружи покрыто колючками, чтобы защитить сладкую мякоть внутри. После Второй мировой войны первые поселенцы Израиля так называли детей, увидевших свет на своей новой родине. Для того чтобы выжить, им надлежало стать такими же жизнестойкими, как этот кактус. Ладлоу выбрал это имя и по созвучию, и как напоминание о новых жизненных горизонтах.