И чем дальше углублялся Яромир в лес, то бишь в репейниковую чащу, тем больше таинственный лабиринт превращался в живописно разноцветную помойку. Яромир решительно шагал в сторону возрастания сего безобразия, захламленность просеки усиливалась с каждым его шагом. Скоро на пути, основательно загородив оный, господину сторожу попался полураскрытый фибровый чемодан, изрядно ободранный и пустой. Поклажа в беспорядке, кучей, громоздилась подле в талой грязевой луже и ничего ценного собой не представляла — нечистые мятые тряпки, разрозненная и сильно дырявая обувь, мотки дешевой синтетической красно-зеленой тесьмы на кусках размокшего картона. Чемодан пришлось спихнуть прочь ударом ноги — даже новехонькую калошу едва не потерял с валенка, — по ветоши Яромир прошел сверху, не убирать же заботливо подобное барахло!
Вскоре, продравшись сквозь помоечные дебри, в конце пути уже не уступавшие небольшой городской свалке хотя бы в количестве предметов, Яромир очутился на знакомой поляне с пнем. Здесь было относительно чисто, разве лишь по поверхности почти пересохшего пруда плавали во множестве мазутные и масляные пятна, не позволявшие водоему покрываться ледяной коркой. Поляна, однако, производила впечатление необитаемой местности. Ни Пана со свирелью, ни беспутных нимф, ни даже захудалой дриады — никого не было. Яромир с устатку присел на пень, тяжко оперся подбородком о скользкий приклад ружьишка, заскучал. Неужто старался он задаром? Неужто и лабиринт не одарит никаким советом? Только зря подверг себя нешуточной опасности, неизвестно, как еще унесет обратно ноги! Эх, напрасно он запер Ханумана, и дело не выгорело, и друг на выручку не придет, потому как заключен с умыслом в подсобке. Не помогла, стало быть, дурость Ивану-дураку! Тут за спиной Яромира послышался шорох. Не то чтобы недобрый, скорее просительный с намеком. Господин заводской сторож подхватил ружье, обернулся резко.
У края поляны сидел, поджав пышный толстый хвост, старый знакомец, бенгальский тигр. Полосатый и недокормленно-грустный. Яромир стремительно вскинул приклад на плечо, прицелился. Но с выстрелом пока погодил. Надо, чтобы тигр подобрался поближе, тогда и шугануть. Иначе, от дроби и вовсе никакого прибытка не выйдет, а убыток может произойти ужасный — превращение господина сторожа в одно из блюд местного меню.
Спустить курок Яромиру так и не пришлось. И вовсе не из трусости, а как раз наоборот, из отважной сострадательности. Потому как тигра полосатый, бенгальский и бесхозный, тихонько вдруг завыл, замяукал совершенно по-кошачьи и медленно, жалко пополз на брюхе по направлению к господину сторожу.
— Ну, ты что, ты что? Ну, будет, будет! Все хорошо! — успокаивал Яромир прижавшееся к его колену животное, ласково чесал за мягким ухом, трепал холку. Ружье выпало из его рук как-то само собой, ненужное, валялось рядом с пнем. — Кинули тебя, бедолагу? И ушли. Понимаю.
Яромиру и в действительности все было теперь ясно. Лабиринт, брошенный его обитателями, ни на что не годился, отныне и впредь: ни на советы, ни на поступки. Нежилой дом, окна заколочены крест-накрест, забиты досками двери и печная труба, одинокая дворовая собака оставлена в забвении подыхать на короткой цепи возле постылой будки.
— Не беспокойся, не прогоню. Со мной пойдешь. Может, Хануман знает, что с тобой делать. — Господин сторож вздохнул от смущенных чувств и поманил животное, как бы приглашая следовать за собой. — Ну, показывай, куда путь держать? Ты местный, тебе и Сусанина петь. Все же, смотри, в болото не заведи, кошачий сын!
Бенгальский лишенец, с мявканьем и визгом, рванулся с места в чащу, Яромир поспешил за ним. Новый знакомец его то отбегал прочь, радостно вздымая лапами фонтаны липкого, перемешанного с землей серого снега, то возвращался, совершая по-щенячьи восторженные прыжки вокруг нового хозяина, норовил лизнуть того в нос. Прямо-таки картина маслом — «Святой Иероним, ведущий в монастырь прирученного льва», кажется, кисти венецианца Карпаччо. Этого еще не хватало! Яромир цыкал на зверя, грозил сурово пальцем — животное униженно поджимало уши: «только не прогоняй!», и несколько минут шествовало впереди с важным спокойствием, потом вновь начинало прыгать и скакать до следующего грозного окрика. Справедливости ради надо признать, тигра полосатый не ошибся в направлении, немного времени спустя Яромир увидал крышу заводского корпуса, явственно встававшую над репейниковым огородом.
Тигру пристроили условно во дворе. До обеда Яромир провозился, сооружая навес из занозистых досок и проржавленных кусков жести. Хануман ворчал — напрасные хлопоты, все одно полосатого бенгальца из подсобки уже не выпереть, как улегся под кроватью, так и захрапел в удовольствие, и пусть живет, лишь бы приучился на улицу по туалетным делам ходить. Яромир и сам понимал, тигра заместо домашней кошки навеки поселился в теплом помещении, и не возражал. Навес ему понадобился для целей иных: хорошо, если бездомное животное отныне будет знать — и у него в случае чего есть свой законный уголок. Навес скорее являл собой право на постоянную прописку в здешнем мире, чем действительную обитель, никто всерьез и не полагал выгонять полосатика на холодный заснеженный двор.
— Кормить его чем, вот вопрос? — озабоченно поскреб Яромир небритую щеку, обернулся к Хануману, единственно у него ища ответа.
— Дракон востока полнит водоем. Где сыт один, прокормятся вдвоем. — Хануман критически оглядел слаженную на живую нитку хлипкую постройку, скорчил пренебрежительную гримасу. — Тигр запада приносит ветер. Хорошо.
Яромир мало что уразумел из витиеватых умствований Царя Обезьян, но главное до него дошло — заботы о кормлении приблудного зверя, как и процесс его домашнего воспитания, Хануман готов взять на себя, избавив господина заводского сторожа от лишних проблем. Из каких средств и где именно раздобывал себе пропитание его друг, по сей день оставалось для Яромира загадкой, вообще снабжение города Дорог продовольственными и хозяйственно-промышленными товарами в большей части представлялось господину заводскому сторожу делом таинственным. Может, предметы разных степеней необходимости брались прямо из воздуха, может, возникали по волшебству, может, материализовались из иных универсальных сущностей, а может, добывались грабежом — все версии звучали равно фантастически, но выяснять конкретно Яромиру не хотелось, да и было недосуг. Оглядев плоды творения рук своих и оставшись довольным, он направился под гранитную арку — солнце высоко, а собственных дел невпроворот. Каких именно, господин сторож пока не мог сказать, ибо не ведал еще, что же такого предпринять ему для возрождения кирпичного завода, поэтому решил начать с опроса Митеньки Ермолаева-Белецкого. Следовало и поторопиться, дабы успеть непременно до похорон.
Почему он выбрал Митеньку — на этот счет имелась у господина сторожа некоторая версия. Ермолаев-Белецкий, как то и положено настоящему писателю, слыл человеком, внимательным к мелочам. При этом не зацикливался на частностях, напротив, умел из малого вывести целое. Наблюдения его за жизнью города Дорог, одновременно участником и со стороны, могли оказаться для Яромира кладезем бесценным.
Дома его ждала Нюшка, с обедом и в перьях марабу, последние надеты были с целью примирения. Яромир про себя злился на ее недавнее предательство — руку, поднятую против Ханумана, забывать он не собирался, но и связываться с коварной бабой не хотелось. Нюшка перед ним лебезила, выкручивалась из кожи вон, томно и призывно закатывала глаза, и это в день похорон Майи. Бесчувственная самка, а впрочем, чего он ждал? Ее универсалия, пожалуй, переживет любую тьму, хоть черта одолеет, Матрену только жалко.