Дело провернули без сучка без задоринки. Настолько гладко, что Миша усомнился: не упустили ли ненароком нечто важное? Не упустили. Фигурант Гаврилов, невредимый, доставленный за шкирку Сашком, тихо сидел в подвале. Добытый героин лежал в секретном хозяйском сейфе, готовый вскорости пополнить строительный бюджет. Мертвый Витек, как и полагалось, валялся в хранилище в безмолвном обществе двух совсем уж невинно убиенных милиционеров-охранников, застреленный из табельного оружия. А через час, вслед за группой, вернулась с задания и Рита, поведала тем, кому было интересно, о судьбе несчастного майора. Обухов как впустил ее в квартиру, так и остался лежать в прихожей со свернутой, словно у совы, шеей. Даже пикнуть не успел. Чтобы обычному человеку провернуть такое, ему надо обладать силушкой не меньшей, чем у депутата Карелина. Так что неизвестного терминатора еще долго будут искать коллеги покойного, жаль, что безуспешно.
Теперь оставалось самое главное – Макс. Бедняга тянул из последних сил: жажда уже давала о себе знать. Миша на всякий случай перевел Максимушку в одиночку, как личный адвокат навещал его через день. Максим держался, хоть и ослабел, и глаза его невольно и лихорадочно блуждали по запястьям и шеям конвойных. Счет шел уже не на дни, а даже на часы. На сцену срочно надо было выпускать главного исполнителя – Гаврилова.
После страшной гибели Тенгиза и безжалостного расстрела Витька Лешка Гаврилов готов был выкупить собственную жизнь за любую плату. Лишь бы только его тюремщики согласились продать бесценный товар. И потому обозначенная в предложении сумма не показалась высокой. В тюрьме, конечно, сидеть совсем не сахарно, да еще и с увесистым сроком. Зато будет жив и, главное, далеко от нынешних своих хозяев, страшнее которых ничего и на свете нет. Так что лучше в зону, там спокойнее, да и не впервой, дело знакомое. Надо только складно пропеть перед ментами то, что разучил. Иначе, не приведи Господь, от здешних жутких гоблинов и в Антарктиде не спасешься. Особенно ужасен был Гаврилову тот навороченный мужик, с которым разучивали роль. Всегда в шикарном костюмчике и отглаженной рубашке, базарит тихо, интеллигентно, и руки ухоженные, нежные, будто у дамочки. А серые светлые глаза – жуткие и смотрят на Лешку так, как никто прежде до этого не смотрел. Хотя Гаврилову было с чем сравнивать. Но даже не то, что менты, повязавшие Лешку в свое время, когда он сдуру и неудачно грабанул валютный обменник, а и сам Лентулов Герадий Карпович, начальник и бог усиленного режима, не смотрел так, когда Лешке случалось попасть в его поле зрения. А кто он был для Лентулова? Так, мельче мелкой сошки, шестерка, в порошок стереть и то неохота. Смотрит, будто на клопа вонючего, и если повезет, то просто обматерит. Унизительно и обидно, но со стороны Герадия Карповича это все же человеческие чувства. Пусть высокое служебное презрение к шпане и сопляку, иногда жестокость и примитивные издевательства для «приведения в ум», но как бы обычное дело. Все на свете так примерно и живут. Кто покруче плюет на голову тому, кто пожиже, и никто не обижается. Потому как ежели кто из оплеванных сам выбьется в люди, то гадить сверху начнет еще почище. Гаврилов уж точно так бы и поступил, коли б ему в жизни свезло.
Здесь же было иное. Страшный приглаженный человек не собирался доказывать Лешке свое жизненное превосходство, попусту не обижал. Если Гаврилов не запоминал с первого раза, терпеливо повторял и поправлял. Даже вежливо. Иногда, когда Лешка особенно успешно схватывал мысль, поощрял одобряющей улыбкой. От которой делалось совсем жутко и начинало хотеться в уборную. Гаврилов временами ощущал себя будто киношным гуманоидом, захваченным в плен киборгами-инопланетянами, или сборным трупом на столе у Франкенштейна, или маленькой мышкой в лабораторной клетке, словом, существом, представляющим для высших сил лишь строго утилитарный интерес. Окажись он, Лешка, бесполезен, и человек в костюме попросту уничтожит его без лишних разговоров и угрызений совести. И в этом не будет ничего личного. Даже ничего человеческого. Как если тебе на голову случайно сверзится космический метеорит. Глупо просить, плакать, умолять и обещать. С неживой природой не договариваются. И убивать будут не тихо или с нарочитым шумом, специально мучительно или безболезненно, а как придется. Поскольку все равно. И потому Лешка старался изо всех сил.
Миша своим подопечным был пока относительно доволен. Умственные способности не ахти какие, но память хорошая, а лишний интеллект в его случае даже вреден. Того, что этот жалкий отморозок выдаст лишнее ментам, «архангел» как раз не опасался. Малый до такой степени ими запуган, что никакой верзила с милицейской дубинкой не покажется ему страшнее, чем здешний бункер. Побои, допросы и ужасы уголовных камер для него теперь что отдых в Крыму на даче. А что особых ужасов в заключении не будет, то тут уж Миша постарается. Ни к чему перегибать палку. Только бы толково и побыстрее сдать клиента!
Нападение на хранилище в соответствующих кругах наделало шуму. Однако широкой огласке сей факт не предавали, незачем. Но те, кому надо было знать, знали. Больше всего пребывали в недоумении от случившегося высокие люди, которые взялись замять нехорошее Максимушкино дело. И в первую очередь, конечно, сунулись за разъяснениями к Балашинскому. Тот сделал невинный и недоуменный вид и задал высоким людям логичный вопрос: на кой черт ему нужны подобные глупости? Из-за брикета героина? На что высокие люди резонно заметили, что брикету цена не один миллион. На что Ян Владиславович резонно же и ответил: красть-то зачем? Неужто высокие люди намеревались употребить все десять килограмм для собственного удовольствия? Или все же позволили бы выкупить товар по сходной цене? Или он, Балашинский, когда-нибудь с кем-нибудь да не поделился или, не дай Бог, обидел кого из высоких людей или их присных? Высокие люди уныло согласились с его безусловной правотой. Тогда возникал вопрос: кто? «Как кто?» – изумлялся Ян Владиславович. Да те же, кто вероломно напал на их курьеров в недалеком прошлом. У них под носом действует неизвестная группировка, а никому нет никакого дела. К тому же не надо забывать, что у покойного Шахтера остались вполне живые друзья. Вот он, Балашинский, времени зря не теряет, а как раз наоборот, и скоро представит одного из налетчиков. Высокие люди одобрительно кивали, жаловались на собственные неурядицы. Наверху тоже не все спокойно, конкуренты достают, и нынешнее дело излишне раздувают.
Переговоры на высшем уровне шли несколько дней. Успокоенные кураторы уже сами торопили Балашинского с прояснением ситуации. Официальное же следствие вообще ничего не дало. Больше всего ставил в тупик загадочный труп майора Обухова, который никак не удавалось хоть каким-то боком пристегнуть к делу. Несмотря на то что между нападением и убийством Обухова должна была существовать определенная связь. Однако майор был умерщвлен столь необычным способом, что следствие не знало, что и думать. О звонке Курятникова и тайном распоряжении майора на охрану никто не знал, Обухов свое слово сдержал честно.
Ян Владиславович, пока суд да дело, смиренно попросил высоких людей отпустить его парня хоть под подписку, хоть под какой угодно залог. Ведь теперь обстоятельства можно представить таким образом, что Максим Бусыгин вроде и ни при чем. Так за что же ему теперь на нарах париться? А на воле от него было бы куда как много пользы. Кураторам было не до Максима, даже слово «залог» пропустили мимо ушей. «Да забирайте!» – только и прозвучало в ответ. Санкцию об освобождении Миша выправил в считанные часы. И одуревший от жажды до звона в ушах Макс был наконец доставлен в большой дом.