Первым делом она оглядела разможенную о край плиты «тойоту». Та упала на плиту кузовом и половиной салона, но бензобак чудесным образом оказался цел, и ничего вроде бы из него не текло. Значит, пока непосредственной угрозы для жизни Аиды нет. Теперь только найти хоть подобие лома или иного инструмента, которым можно отогнуть педаль. Инга побрела, пробираясь через обломки к бровке того, что недавно еще было великолепной дорогой, глазами шарила вокруг. Она не знала, как далеко отошла и сколько прошло времени от начала ее поисков, нескончаемое «сейчас, сейчас» превратилось уже в ритуальное заклинание. Кругом тоже стали появляться люди, кто ругался, кто кричал, в крови и ужасе, кто что-то делал, возясь в пыли, а кто лежал, извлеченный из руин, в такой безучастной позе, что присуща лишь мертвым телам. Но Инга не думала о людях и руинах, ее бедного соображения хватало, только чтобы искать инструмент для Аиды.
Она смотрела под ноги, по сторонам и вдруг, осененная гениальной догадкой, сообразила, что такой инструмент нашла. Здорового роста, могучий, хотя и сильно седой, пожилой дядька громогласно распоряжался впереди, хватался за обломки, с завидной легкостью поднимая их. Грязный по-шахтерски, уверенный в себе, как Ричард Львиное Сердце на Крестовом походе, он, казалось, занимал на разрушенной дороге места больше, чем землетрясение. Вот и инструмент.
Инга, не усомнившись ни на миг, тут же бросилась к седому великану, схватила его за край куртки и закричала о помощи. Дядька, страшный от покрывшей его пыли, сквозь которую пробивался его выдающийся толстый нос, довольно прытко и чуть ли не радостно пошел за Ингой. А она все так же тащила его за куртку, боясь отпустить и потерять. И для этого говорила без умолку, дядька тоже что-то кричал в ответ, но Инга даже и не слушала, какая разница, черт возьми, если «инструмент» все равно идет с ней.
У машины Инга остановилась и затормозила свой «инструмент». Долго объяснять не пришлось, дядька понял с полуслова и в полусилия тут же разогнул в нужном направлении педаль. Вместе с Ингой, больше суетившейся бесполезно, чем приносившей действительную помощь, вытащил он из останков несчастной «тойоты» плачущую навзрыд Аиду. И вот же странное дело. Пока шла операция спасения, Аида сидела тихо, сосредоточенно поджав серые от пыли губы, а как только педаль была побеждена и ее стали вынимать из нутра искореженной японской ловушки, тут Аида залилась слезами, где-то близкими по эмоциональности к истерике вдовы у гроба любимого и единственного человека.
Пожилой верзила, зафрахтованный Ингой в качестве домкрата, и тут не растерялся, вытащил с торопливостью, однако не лишенной некоего природного достоинства, из внутреннего кармана куртки продолговатый кожаный футляр и – о чудо! – протянул рыдающей Аиде с самым участливым видом толстенную сигару. Ни больше ни меньше. Аида так изумилась, что сигару взяла и немедленно прекратила слезный водопад. Она стояла посреди бесформенных цементных обломков с глупой коричневой «гаваной» в руках, держа ее на манер эстафетной палочки, и с крайним недоумением на лице разглядывала цветной бумажный ярлычок. Дядька, как самый галантный кавалер, уже подносил ей зажигалку и специальный ножичек для обработки края этой курительной драгоценности. Аида, никогда не бравшая в рот даже дамских сигарет, конечно же, не собиралась воспользоваться сигарой по назначению. И смешно спрятала руки за спину, так и зажав в ладошке «гавану». Дядьку это весьма развеселило, о чем он и сообщил, залившись циклопическим смехом, похлопал Аиду по плечу и потом по-военному поднес руку к виску и представился:
– Родриго-Луис-Кристиан Рамирес! – если Инга только ничего не напутала с первого раза. Впрочем, все встретившиеся ей в Калифорнии этнические испанцы или мексиканцы, кажется, представлялись весьма однообразно. Или Родригесом, или Гонсалесом, или Карлосом Рамиресом, так что выбирай любое имя из списка, и оно непременно подойдет.
Родриго-Рамирес тем временем предложил таким заговорщицким тоном, как будто дело происходило на эпатажной дискотеке:
– Ну как, леди! Пора нам выбираться отсюда в местечко потише! – При этом он даже не дождался обратного представления со стороны тех самых леди, которым минуту назад оказал нешуточную услугу.
Обе леди, однако, с великой готовностью откликнулись на его предложение. И все трое побрели в единственно возможную сторону обрушенной эстакады, откуда Инга и привела свой латиноамериканский домкрат. Пока шагали, точнее сказать, пробирались мимо всевозможных обломков, Родриго Рамирес не умолкал ни на минуту. Впрочем, он то и дело отбегал в сторону от своих дам, которых взялся эскортировать с таким энтузиазмом, давал советы объявившимся спасателям, помогал подхватить на плечо тяжести, тут же возвращался обратно к девушкам. И при этом его было так много, что скоро у Инги закружилась голова от хоровода его стремительных слов. За время путешествия Инга и Аида успели узнать, что сеньор Рамирес вдовец, что ехал в Сан-Фернандо навестить маму, двух братьев, семерых племянников и бог весть кого еще – Инга скоро запуталась в бесконечном перечислении Хуанов, Луисов, Карлосов, Марий и Катарин. А еще они узнали, что у самого сеньора Рамиреса детей очень мало, только один сын, и тот живет с бабушкой отдельно, и вообще, по некоторым интонациям, Инга догадалась – со своей родней у громогласного Родриго Рамиреса имеются существенные разногласия. Еще ей было поведано о том, как его прекрасный, сделанный на заказ «Крайслер» не пострадал почти совсем, но ехать на нем нет никакой возможности, полуразрушенная дорога забита брошенными автомобилями. И тут же без остановки сеньор Рамирес принялся с непонятным вызовом к непонятному адресату рассказывать о том, что у него собственный бизнес по переработке и утилизации пластиковых отходов, очень выгодный, и что тот бизнес он завещает своему сыну, хочет он или нет. Инга не поняла, с какой стати сыну сеньора Рамиреса отказываться от прибыльного наследства, но на всякий случай изобразила на лице сочувствие. Родриго-Луис-Кристиан этому сочувствию так возрадовался, что немедленно схватил Ингу за руку и пожал столь крепко, что девушка сморщилась от боли. Впрочем, сеньор Рамирес этого никак не заметил.
Вообще, этот сеньор Рамирес на взгляд Инги представлял собой одно сплошное человеческое недоразумение. За что бы он ни брался, а видимо, за последние полчаса он брался за многое, сеньор Рамирес в своих трудах производил впечатление сбежавшего из местного цирка-шапито клоуна-переростка, не столько смешного, сколько нелепого и неуместного. Казалось, любое его действие или слово были так наполнены шутовством дурного рода, что выглядели и звучали почти непристойными. Может статься, от того, что в поступках и речах сеньора Рамиреса рисовался слишком жизнерадостный энтузиазм, как у ударников первых советских пятилеток, и энтузиазм этот в сумятице массового бедствия, стонов и плача людского был особенно безобразен.
Но Инга (и Аида тоже) не сделали сеньору Рамиресу никакого замечания, хотя у обеих и чесались языки, все же благодарность их спасителю оказалась достаточно велика. Опять же они побоялись в условиях такой масштабной катастрофы остаться одни, а защита даже клоуна, притом весьма здоровенного по силе и по массе и уверенного в знании наилучших способов эвакуации, служила бы им надежной гарантией спасения.