Услышав приближающиеся шаги, человек проснулся – важный генерал словно нарочно ступал с резким хрустом новеньких сапог, покашливал на ходу и явно производил более шума, чем было необходимо. Наверное, чтобы предупредить дремлющего человека об их приближении. Что же, Игеру, например, не стало бы приятно, вздумай кто подкрадываться к нему даже в шутку. Человек, мирно раскинувшийся на подушке в углу диванчика, широко открыл глаза и повернул седоватую голову навстречу гостям. Вот это да! У близнецов перехватило дыхание, Тили от неожиданности даже ойкнула. Сам товарищ Сталин, да не может быть! А вот, оказалось, может.
Вождю вроде бы по нраву пришлось их детское замешательство, по крайней мере, он изобразил подобие улыбки. И велел ребятам подойти поближе. Остальных пока спровадил небрежным жестом руки, тоже и Капитоныча, хотя важный генерал попытался выразить некоторое лишнее опасение, но добился в свой адрес лишь недовольно-высокомерной гримасы. Тут же и ретировался.
А близнецы остались наедине с Вождем. Еле-еле их уговорили сесть на такие же плетеные стулья, пока Вождь не прикрикнул, и то на самый краешек, сидели, будто деревянные, слова выдавить не могли. Но вскоре освоились понемногу. Игер даже осмелился взять предложенный апельсин, правда, скушать его не решился, а так и сжимал оранжевый плод в руке, пока, плохо рассчитав силу, окончательно не раздавил заморский фрукт в совершеннейшую кашу. И тут Вождь рассмеялся, и стало легче. Их расспрашивали, они отвечали. Пожирали великого человека глазами, забыв о наставлениях старших. Впрочем, Вождю эта их невольная бестактность очень понравилась, он так и сказал: если бы все смотрели столь же прямо, то не было бы сомнения, кто друг, а кто враг. Они закивали согласно. Игер и сам не любил, еще с детства, когда косят в сторону. Обычно вслед за этим берут ружье и стреляют в спину. Он тоже так и сказал Вождю, а тот похвалил, мол, молодец. Потом предложил им показать обращение. Игер робко намекнул, что жалко – он попортит траву, она красивая, ухоженная. Вождь снисходительно улыбнулся – пустяки, вырастет еще. Они наскоро разделись, даже Тили не сильно стеснялась, и в спецшколе привыкла, и вообще, это же Вождь, а значит – для дела. Очень нужны такому великому человеку ее худые прелести.
Превращение, уж разумеется, Вождя нисколько не испугало, наоборот, весьма развеселило. От удовольствия в ладоши хлопнул пару раз. А вскоре отпустил домой, насильно заставив взять со стола все конфеты. Близнецам ни капельки не сделалось обидно. Ну и что, подумаешь, как с детьми! Для Вождя все советские люди – его родные дети!
Дальше уж так и повелось. Чуть не раз в месяц, а то и два, если у Вождя случалось свободное время, их привозили к нему на загородную дачу вместе с Капитонычем, хотя тот обычно ждал отдельно в доме, и они гуляли вместе. Вождь неспешно ходил по парку среди деревьев, близнецы резвились поблизости, непременно в обращенном обличье, два молодых красивых волка. Отбегали в сторону, возвращались, делали круги, иногда выступали рядом по бокам, нюхали воздух, будто несли охранное дежурство. А Вождь говорил, адресуясь к самому себе и в то же время к ним, порой репетировал очередную речь, близнецы ловили каждое слово, задыхаясь от счастья, что слышат великую мудрость из первоисточника. Чего-то слишком особенного в тех речах не содержалось: жалобы на дураков, которые не понимают, еще большие – на дураков, которые понимают, да делают бестолково; что не на кого положиться, кроме как на самого себя, а в мире очень тяжелое положение и скоро может быть война. Тогда присмиревшие близнецы, блестя сапфировыми глазищами, жались к его ногам, Вождь успокаивал, говорил: ничего, ничего, одолеем всех врагов. И они радостно виляли хвостами – конечно, одолеем, и непременно всех. Потом, уже превратившись обратно, коротко рассказывали об успехах в спецшколе, скорее даже докладывали, и, оделенные бесконечными конфетами, отбывали на черной машине.
А когда минуло еще некоторое время их второго года в курсантах, обоим пришлось принять участие в настоящей военной кампании. Правда, как объяснил дядя Жора, это должен был быть тренировочный поход. То есть никакому военному подразделению их не поручали, группа из трех человек существовала как бы самостоятельно. Шла война с Финляндией, и близнецам предстояло пройти нечто вроде боевого крещения по добыче разведданных. На фронте оказалось жутковато, тут только и поняли они, как это бывает в реальной жизни, когда война идет не книжная. Очень много крови и очень много страха. И что советский человек может драться насмерть и с весьма скверным оружием в совсем безнадежных ситуациях, а не прятаться только за брустверами и пулеметами, как то было с вражеской стороны на линии Маннергейма. Впрочем, дядя Жора их успокаивал: война эта не из самых важных, вроде как бы тоже тренировочная, например, стало ясно, нынешнее вооружение никуда не годится. Значит, что? Надо модернизировать, и тактику в том числе. Близнецам это было понятно. Смерти они не страшились, и не потому вовсе, что убить их самих было куда как не просто. А оттого, что повсюду безропотно гибли свои же красноармейцы, без лишних вопросов и жалоб, и бояться выходило даже стыдно. Игер однажды, застеснявшись собственной неуязвимости, самочинно захватил вражеский штабной блиндаж, чуть не погиб под ураганным огнем, получил первоклассный нагоняй от Карякина и благодарность от командования. Но после того случая их военная карьера бесславно завершилась. Как вызнали они потом, Вождь узнал об эскападе, негласно же близнецов велено было беречь, будто зеницу его ока, и ребят тут же отозвали обратно. Пришлось вернуться к занятиям в диверсионной школе и прогулкам в парке, теперь уже по снегу. Вождь гулял в белых, подшитых кожей валенках, они резвились в волчьих шубках и слушали выговор за выговором. Что неумная храбрость и большая дурость одно и то же, что себе они не принадлежат, а целому государству, и потому жизни свои не смеют растрачивать попусту. На финской бойне справятся и без них, а коли выпадет вдруг выдающаяся правительственная необходимость, что тогда делать в случае их гибели? Близнецам было стыдно.
Но однажды и совсем скоро началась уже настоящая война. Кромешное бедствие и катастрофа Отечества. А они все ждали. Из школы их забрали, отныне близнецы все время проводили подле Вождя, охрана не охрана, однако существовали поблизости. Вместе с ними и Капитоныч. Хотя тот сильно тяготился своим положением, рвался на фронт, но и его не отпускали тоже. Потом настало вовсе темное время, сидели под землей, в убежище метрополитена, Вождь отказался покидать пропадающую столицу, решил сгинуть вместе с ней. Близнецы знали – пока они живы, никакие фрицы последний рубеж к Вождю не пройдут, даже спали в волчьем обличье у порога его подземного кабинета. И кажется, Вождю хорошо было от их недремлющего присутствия.
Потом, со временем, стало полегче. Нужно было выстоять первый шквал, самый ураганный, как сказал им Капитоныч, а дальше уже хватит сил, чтобы дать фашистской нечисти должный отпор. Близнецы рвались к настоящему делу, но Вождь по-прежнему держал их при себе. Игеру, как более прозорливому, иногда казалось, Верховный Главнокомандующий поступает так нарочно. Жалеет он их, что ли? А может, привязался и не хочет отпускать. Но должен же он понять, их долг защищать Родину, и неужели не найдется для них особенного дела? Однажды так и сказал, заикаясь словами, очень сильно волновался. Вождь выслушал молча, после спросил: «Неужто при нем близнецам столь уж худо?» Не худо, конечно, то-то и оно. Охранять Вождя святая их обязанность, только теперь-то от кого охранять? Москву отбили, враг рвется на юг и на восток. Срамно это, когда тебе хорошо, а вокруг так плохо. Вождь пыхтел трубкой в усы, хмурился, однако с Игером спорить не стал. А весьма скоро дело им нашлось.