Подумав немного, Сэм скинул куртку прямо на пол, привалился к ближайшей стенке, на удивление теплой и приятной: домики, поверху обшитые рифленым железом, наверное, внутри были деревянными, стены же фанерные, тонкие, Сэм стукнул в одну – раздался пустой и сухой звук. Постояв недолго просто так и чуть придя в себя, он огляделся, насколько позволяло скудное освещение. Над дверью, за которой скрылся Марвитц, красовалась не то вывеска, не то какой-то герб, Сэм передвинулся ближе, чтобы рассмотреть. Традиционная в общем-то, символика рейха, свастика и дубовые венки, а вот надпись любопытная. Отчеканенная в готической традиции, она гласила: «AHNENERBE. 1935». И более ничего, без пояснений. Примерный перевод, какой мог придумать Сэм, все же не самый великий знаток германских наречий, получался вроде «наследства от предков» с допустимыми вариациями. Что-то и где-то об этом он уже слыхал. Краем уха и случайно. Что-то связанное с какими-то археологическими раскопками и экспедициями, а может, это было и спортивное учреждение, сейчас Сэм решительно ничего более вспомнить не мог.
Очень скоро дверь распахнулась, и Марвитц вышел, сделал приглашающий жест, как бы предлагая Сэму поменяться местами – ты туда, а я сюда. И попытался опять произнести свое напутствие.
– Знаю, знаю. Быть молодцом, и тогда я отправлюсь баиньки, – перебил его Сэм, кстати, повторил и пантомиму с подушкой, желая подразнить.
Марвитц опять загоготал. Веселый все же дядька, если в такой дыре не утратил юмора. Сэму он чем дальше, тем решительнее нравился.
Но вот внутри Сэму стало вовсе не до смеха. Когда он оказался один на один с совсем другим человеческим типом. В комнате, довольно просторной по сравнению с коридорами, царил подлинно чиновничий дух. Не хватало только взвода штабных писарей, чтобы дополнить сходство с походной канцелярией. Но и тот, кто сидел за грубым, однако внушительных размеров столом, вполне мог заменить не то что взвод, а и роту, и целый полк делопроизводителей.
Несколько мелкого телосложения, на вид совсем не ариец, темные, прямые волосы, усы, не в подражание фюреру, а тонюсенькая щеточка, почти черные глаза, впрочем, дающие стальной отлив, очень бледная кожа. Взгляд, как шахтерский отбойный молоток, цепкий, тяжелый и сверлящий насквозь. Свитер под горло, грубой вязки и неопределенного серого цвета, в такие же точно переоделись подводники (один, дареный, красовался сейчас на Сэме). А сверху небрежно наброшен расстегнутый мундир похожего тусклого серо-зеленого оттенка. Вот тебе на! В петлице две молнии, значит, СС или гестапо, хотя у тех вроде бы черная форма, но кто их знает. Ведь недаром Хартенштейн предупреждал о каком-то гауптштурмфюрере, да только Сэм запамятовал его фамилию. Что влип, так это понял наверное. Тем временем сидящий за столом эсэсовец жестом пригласил его сесть. Сэм недолго думая плюхнулся на ближайший деревянный стул. Их стояло несколько, а еще вокруг несгораемые ящики, и поодаль настоящий большой сейф в углу. А больше в этом подобии кабинета ничего не было.
– Курите? – вместо приветствия спросил тип с молниями и подтолкнул к нему пачку настоящих американских сигарет.
Сэм уже и позабыл, что это такое. На лодке курить было строго запрещено, да и здоровье не позволяло, и вот сейчас не устоял, потянулся к вожделенному и запретному. Эсэсовец перебросил ему через стол бензиновую зажигалку.
– Позвольте представиться, – начал он казенным, но немного нервным и звенящим голосом, – гауптштурмфюрер Лео Ховен. Бог и царь этих мест, заметьте, одновременно.
– А что? Есть разница? – не удержался от сарказма Сэм, хотя и понимал, что может дорого поплатиться за подобную вольность.
Но гауптштурмфюрер ответил с вполне серьезным видом:
– Разница есть. Как Господь Бог я даю здесь закон, а как царь слежу за его исполнением. И согласно этому закону я вас, лейтенант Керши, должен допросить. Иначе какой я Бог, если не соблюдаю собственные правила?
– Вас скверно информировали. Я – Джон Смит. И никакого Керши я не знаю, – угрюмо откликнулся Сэм, вычисляя, успеет ли он докурить сигарету, или сразу получит по морде.
– Вы думаете, мне есть особенное дело до того, как вы сами себя называете? Пожалуйста, хотите, я запишу в протокол, что вы именно Джон Смит?
Тут только Сэм обратил внимание на небольшой лист бумаги, лежавший перед гауптштурмфюрером. А тот, как фокусник, выхватил из воздуха вечное перо и действительно написал несколько слов.
– Я даже могу отдать приказ по базе, чтобы вас называли не иначе, как Джон Смит. И даже господин лейтенант Смит или мистер Смит, как вам угодно. Это всего лишь формальность, чтобы не допускать хаоса. В здешних местах его хватает и без нас, в природном, конечно, смысле.
– Пишите, что хотите, – покорно согласился Сэм. Действительно, какая разница, под каким именем его расстреляют.
Лео Ховен вдруг рассмеялся. Нет, совсем не так, как его знакомец Медведь. А очень неприятно, свысока и в то же время с пренебрежением и к собственному смеху, и ко всему на свете. И губы, тонкие и ровно очерченные, растянул не в улыбку, а в щерящийся, как от зубной боли, оскал. Но смех оборвался так же быстро, как и возник, словно пламя высекли из огнива.
– Не надейтесь, не расстреляют, – будто бы прочел его мысли Ховен, – и бить тоже не станут. Некому. Тут люди заняты делом. Да и бить вас, как я погляжу, бесполезно.
– Я думал, вы прошли неплохую школу на коммунистах и евреях, – совсем уже нагло бросил эсэсовцу Сэм.
– Так то евреи! И коммунисты совсем иное дело. Если долго и упорно бить, глядишь, кое-что и выбьешь. У каждого человека есть свой предел. Не захочет, а скажет! Себя проклинать станет, на потолок полезет, на охрану с автоматом, а скажет. Вопрос только во времени. А его не обмануть. Тем более если оно на твоей стороне.
– А чем же я особенный? – ухмыльнулся Сэм, ему уж и море было по колено.
– Тем, что таких, как вы, лучше сразу ставить к стенке. Потому что вы ж не станете сопротивляться, как все эти сопливые герои, терпеть, крепиться, себя уговаривать, что выдержите, выживете и не сдадитесь. Нет, вы же подыхать станете под побоями-то. От безразличия к себе, а к нам и подавно. Вот и сдохнете раньше, чем из вас хоть что-то путное выколотят. Я, как вас увидел, сразу это понял.
– Так что? Прикажете сейчас или напоследок еще лишнюю сигарету позволите? – юродствовал дальше Сэм. И то правда, какая разница, вот только одно-единственное последнее удовольствие и осталось.
– Вы про табак? Так берите всю пачку. Берите, берите, и моим охламонам не давайте, им не положено. Перебьются. В секунду все растащат. А это трофейный «Кэмел».
– То есть стенка пока отменяется? – и Сэм дерзко прибрал пачку в карман штанов.
– Вы на редкость догадливый человек, Сэмюель Керши. Уж простите, но я буду называть вас настоящим именем. Такое мое право… Зачем же стенка? Выкину вас на двор на одну только ночь, даже и в вашей полярной экипировке. А наутро будет хладный труп, и все дела. Идти-то вам некуда. Разве что к местным пингвинам. Тут неподалеку их территория, красавцы императоры, может, примут? И будете пингвиний царь. На выборных началах, а?