Он опустил взгляд на поверженного принца. В глазах его она разглядела тревогу.
– Это ничто по сравнению с тем, что мы должны попросить сделать вас.
Он протянул ей руку.
Она приняла ее, и он крепко сжал ее пальцы.
– Я думаю, вы и не подозреваете, о чем вас просят, но нам известно, что вы преданная королю леди и сделаете все возможное.
Она испугалась:
– Что вы хотите сказать? Я знаю, о чем меня просят – спасти милорда принца и, таким образом, королевство.
Он выпустил ее руку и коротко поклонился:
– Миледи, как лучше отсюда выбраться?
Она указала на складские помещения, откуда они пришли. Едва видимая в полумраке лестница располагалась на расстоянии двадцати ярдов и вела вверх, в темноту.
– И куда ведет эта лестница?
– В господские покои, – сказала она и добавила после паузы: – В мои комнаты.
Они молча последовали за ней по крутой лестнице. Им пришлось миновать три пролета, прежде чем они добрались до площадки, дальше следовали новые каменные ступени. Наконец они добрались до верха лестницы и оказались на другой лестничной площадке, вырубленной в скале. Перед ними была дверь под аркой, тоже вырубленная в камне, темная и безмолвная. Они остановились.
– Дайте мне выяснить, свободен ли путь, – сказала она шепотом и подняла щеколду.
Дверь открылась наружу, и они вышли в дальний конец лестничной площадки. Если бы кто-нибудь из них оступился, ему пришлось бы лететь глубоко вниз, не меньше чем на четыре этажа, кувыркаясь по винтовой лестнице.
Адам молча смотрел на нее.
Гвин оглядела гобелен, прикрывавший вход внутрь. Он висел на стене хозяйской спальни и представлял собой изысканный кусок шелка с вышитыми на нем сценами охоты на лис и волков на фоне зеленых холмов и отдаленного дома за холмами.
Теперь гобелен казался ей обмякшей тряпкой, едва отделявшей ее от обезумевшего мира. Наконец они добрались до главного холла.
– Вам дано королевское разрешение делать все, что сочтете нужным, миледи, – тихо сказал Адам.
Она кивнула.
– Это весьма обременительная честь, которую мы вменяем вам в обязанность.
– Я дала слово. Эверут держит слово. Мой отец принял бы это бремя.
Она с трудом сглотнула.
– И Роджер сделал бы то же самое. Мой брат Роджер. Принц Эсташ был его другом.
Она сжала губы, чтобы сдержать непрошеные слезы, готовые хлынуть из глаз.
– Они бы сделали много, и я не могу сделать меньше.
– Но многие не стали бы делать, – тихо возразил Адам.
– Кое-кто предпочел бы пожинать плоды чужого труда и быть сытым, – ответила она твердо.
Он провел ладонью по подбородку, поросшему грубой щетиной.
– Да. Но иногда, миледи, мы не знаем вкуса специй, пока не попробуем их. Следует проявлять осторожность в отношении пищи на вашей тарелке.
Она подняла брови:
– Сейчас, Адам Глостер, вы говорите загадками. По его лицу пробежала тень.
– Будьте настороже и заботьтесь о себе, миледи.
Ко времени когда Адам сидел в седле рядом с оруженосцем, стражи, охранявшие ворота, уже были оповещены об их отъезде. Ворота в оба двора были подняты. Адам подъехал к ней ближе и протянул руку.
Удивленная его жестом, она коснулась его руки кончиками пальцев и улыбнулась мрачному человеку, привезшему ей столь сомнительное сокровище. Он склонился к ней с седла, а она подалась к нему. Жара обжигала ей спину.
– Будьте осторожны, миледи.
Тело Гвин под платьем охватил холод. Он коротко кивнул ей, потом тронул поводья и ускакал. Оба ее гостя рысью миновали арку ворот и исчезли в облаке пыли и влажной жары.
У Гвин подогнулись колени. Она едва не теряла сознание и заставила себя встряхнуться. От жары у нее закружилась голова – и в этом была причина дурноты. Но слабым утешением было то, как она бесстрастно осознала, что впервые за десять месяцев она не подумала о Язычнике.
Это был час умиротворения и облегчения от нескончаемых страстных воспоминаний, от ужасных терзаний по поводу сделанного ею выбора.
Северная Англия, Ипсайл-на-Тайне
Канун Михайлова дня 28 сентября 1153 года
Двое встретились в переулке. Огромная осенняя луна уже поднялась высоко и теперь скользила между крышами домов, наполняя переулок косыми темными тенями.
– Сколько? – спросил первый, потребовавший встречи. Он был жилистым и мускулистым и выше среднего роста. Другие особенности его внешности, кроме роста, было трудно различить. Единственным явным знаком отличия была небольшая, но отчетливая татуировка на левой стороне груди, ставшая видимой, когда он на мгновение распахнул тунику и достал оттуда мешочек с монетами.
– Ты не теряешь времени, – отозвался другой, оглядываясь на своего возможного заказчика и стараясь встретить его взгляд.
– У меня нет времени на то, чтобы расточать его попусту. Мне нужен ключ. Сколько?
– Зачем он тебе нужен?
Мужчина с татуировкой сделал шаг вперед и сказал, понизив голос:
– Я готов заплатить. Много. Это все, что должно тебя интересовать. У тебя он есть?
Тот невозмутимо кивнул.
– Я снова спрашиваю, зачем он тебе?
Человек с татуировкой отступил на шаг и остановился, скрестив руки на груди.
– Я знаю подлинного и законного владельца. Он хочет получить его назад.
Второй человек оглядел увесистый мешочек с деньгами в правой руке заказчика.
– Возможно, от него я получу больше, чем от тебя. Это он прислал тебя сюда?
Человек с татуировкой с грацией леопарда шагнул вперед, обхватил рукой в перчатке шею собеседника и впечатал его в городскую стену.
– Где он, черт тебя побери?
– У меня его нет при себе…
– Ты сказал, что есть, – возразил его собеседник тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Обладатель ключа засунул пальцы за душивший его шею обруч, вывернулся и освободился, задыхающийся и доведенный до ярости.
– Кости Христовы! Он у меня есть, но не здесь!
– Болван!
Человек с татуировкой повернулся и зашагал прочь, в темноту.
Второй человек пытался отдышаться еще несколько мгновений, оставаясь в одиночестве в мрачном переулке. Потом он опустил руку в карман, нашел маленький серебристый ключик, холодный на ощупь, и пошел своим путем.