– Так почему же ты не продал тому человеку ключ? Взгляд де Луда обратился к кружкам с элем, потом он поковырял пальцем в натеках желтоватого воска.
– Не думаю, что мои ответы устроят вас, милорд, но… он забрал его у графини. Ключ принадлежит не ему, а ей. Или вам. Но уж никак не Эндширу.
– А ты просто устал от обмана и краж. Да?
Слова. Гриффина были насмешливыми, но не тон. Тон был оценивающим.
– Я устал от людских мерзостей, милорд, – ответил де Луд, – устал смотреть на то, как люди гадят друг другу.
– А что случилось?
Лицо де Луда вспыхнуло, и он взмахнул рукой:
– Не знаю. У меня родился ребенок. Моя жена умерла. Не знаю. Просто возьмите его.
Гриффин подхватил ключ. Фальк подвинул де Луду кружку с элем, к которой тот с жадностью припал.
– Но почему ты обратился ко мне? – спросил Гриффин. Он провел большим пальцем по глянцевой гладкой поверхности ключа, по прохладной стали.
– Я уже сказал вам: я видел, как он похитил его у гра финн. Я знал, кому он принадлежит. Он был украден у Эверута и к Эверуту возвращается.
– Но ты ведь не послал гонца к графине. Ты послал его ко мне.
Де Луд обратил к нему смущенный взгляд:
– Но ведь вы и есть Эверут, милорд.
– Зови меня Язычником, – резко оборвал его Гриффин, хотя никто не прислушивался к их разговору. В заполненном людьми зале было шумно, голоса звучали громко.
– Я знавал вашего отца.
Гриффин вскинул голову.
– Что ты сказал?
– Вашего отца, – повторил де Луд. – Я знал его. Он очень не любил Эндшира.
– Не любил. Сколько? Сколько ты хочешь за ключ?
Де Луд поставил кружку и вытер рот тыльной стороной ладони.
– Я мог бы заломить такую цену, что мне хватило бы до старости. Тем более что теперь я хромаю. – Он похлопал себя по бедру, в которое угодила стрела Гриффина. – Но, думаю, мы поладим на других условиях. Примите в дом мою дочь, когда она войдет в возраст. В качестве одной из дам графини. Воспитайте ее в безопасности и благополучии. Я не смогу этого сделать, – сказал он с горькой улыбкой. – Я даже не смог правильно выбрать господина.
– Теперь ты можешь выбрать другого.
Де Луд поднялся на ноги и покачал головой:
– Не могу. Я связан обязательствами.
– Но ты обокрал его, – возразил Гриффин.
Де Луд поморщился, услышав в его голосе недоверие.
– Разве я не оказал ему услугу, забрав у него ключ? Я понял, ради чего он хотел его заполучить. Для того же, для чего хотел человек с татуировкой. – Он посмотрел на ключ. – Эта вещь вызывает беспокойство, может привести к беде. Так мы поладим?
Гриффин кивнул:
– Тихая и безопасная гавань для твоей девочки, когда ее можно будет удочерить.
– Да. Через семь лет.
Гриффин посмотрел на него удивленно:
– Сколько же ей теперь?
Де Луд запахнул плащ на плечах. Кто-то толкнул его сзади, проходя мимо с кружками, полными эля. Де Луд подался ближе к столу:
– Она только что родилась. Две недели назад. Мне пора.
Он повернулся и исчез в толпе, среди людей, входящих в таверну.
Гриффин и Фальк бок о бок вышли из таверны.
Их каблуки громко стучали по мокрому булыжнику. Лунный свет блестел на мокрых улицах и освещал их каким-то жутковатым серебристым сиянием. Запах влажного сена смешивался с запахом мокрой кожи и слабым привкусом крови: недалеко отсюда, всего в трех кварталах, находились Тэннерсроу – дубильные ряды, и вонь оттуда разносилась далеко.
Гриффин тихонько спросил:
– А где твой знак, Фальк?
Шотландец кивнул, будто ожидал вопроса. Он невозмутимо отогнул ворот туники и развязал тесемки на нижней рубашке – под ключицей был вытатуирован отчетливо видный парящий орел.
Гриффин кивнул. Фальк поправил одежду и сказал:
– Мы часто попадали впросак, милорд, так же часто, как другие.
– У всех Наблюдателей есть такой знак? – спросил Гриффин.
– Да, но не на одном и том же месте.
Гриффин поднял бровь, и Фальк поспешил пояснить свою мысль:
– Это вопрос нашего выбора. Мы не имели права отказываться от этого, но нам было дано право выбрать место, где нанести этот знак. От нас ждали, чтобы мы проявили свою волю и власть над властью вещей.
Несколько минут они продолжали идти молча, потом свернули в узкий извилистый переулок. Дома, верхние этажи которых нависали над улицей, были темными. Большую часть пути они проделали при свете фонаря, который Фальк держал в руке, да при свете луны, отражавшейся в мокрых булыжниках.
– И ты уверен, что Гвин ничего об этом не знает?
Фальк покачал головой:
– Леди Гвинни не знает ничего.
– Думаю, этим я обязан тебе.
Фальк остановился. Взгляд его из-под кустистых полуседых бровей был острым.
– Ты ничем мне не обязан, милорд. Я плачу старые долги. Возможно, ты не хочешь этого слышать, но если бы я мог, то все рассказал бы леди Гвинни. Думаю, она имеет право знать.
– Я полагаю, что это очень опасно. Фальк кивнул:
– Да. Куда ни повернись – всюду опасность. Ты Наследник. В этом все дело.
Опасность – наименьшее из зол, подумал Гриффин. Гораздо страшнее была неуемная страсть к сокровищам. И он уже ощущал, как она в нем нарастает.
Он провел пальцем по неровному краю серебристого ключа, который все еще сжимал в pvne. Теперь их было два.
– Но ведь их должно быть три, Фальк? – внезапно спросил он. – Три ключа, таящих загадку.
Фальк фыркнул:
– Да. Три ключа, и когда они вместе и вложены один в другой, то открывают тайник, где покоится святыня.
Тогда почему его отец отдал два из них? И почему он, Гриффин, должен охотиться за своей судьбой?
– Что ты помнишь о моем отце, Фальк?
– Ну прежде всего то, что он изменился – стал… жестким. – Фальк на мгновение задержал взгляд на отблесках луны в камнях мостовой. – Я уверен, что ты, Язычник, думаешь, что хорошо знаешь отца. На самом деле ты знаешь только часть его.
– Какую часть?
– Ту, что осталась после крестового похода. Когда-то, до него, он был другим.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, он и твоя мать любили друг друга. Это было ясно как день.
Гриффин с изумлением смотрел на Фалька.
– Они любили друг друга сильнее, чем он любил эту розу, цветущую дважды в сезон. А это кое о чем говорит. И когда-то ты был с ним неразлучен. – Фальк широко открыл свои до этого прищуренные глаза и в упор посмотрел на полное смятения лицо Гриффина. – Примерно за две недели до того, как Стефан совершил переворот и оказался на троне, твой отец снялся с места и уехал в Нормандию. И с собой он взял только твою мать и тебя. И как ты думаешь, почему он так поступил? – Он не сводил взгляда с Гриффина. – Взял такую кроху, как ты, а все остальное оставил.