Молодой человек мерил шагами пространство за дверьми родильной палаты, внутри неё делали своё дело два акушера и семейный врач. Этот отец не верил в те риски, с которыми связаны первые роды. Два акушера получат солидные гонорары только за то, что стоят рядом и следят за событиями. Один из них должен был позднее отправиться на обед и потому под длинным белым халатом на нём был надет парадный костюм, он просто не мог позволить себе не присутствовать при этих родах. Все трое предварительно тянули спички, чтобы решить, кто будет принимать роды, и победил доктор Макензи. А что, звучное, надёжное имя, думал отец, шагая взад и вперёд по коридору.
Казалось, у него не было оснований для тревоги. Этим утром Ричард в красивом экипаже привёз свою жену Анну в больницу. Она подсчитала, что сегодня – двадцать восьмой день её девятого месяца. Схватки начались вскоре после завтрака, и его заверили, что роды начнутся не ранее, чем его банк закончит работу. Сам он был человеком дисциплинированным и не видел причин, по которым роды должны нарушать его тщательно распланированную жизнь. И, тем не менее, продолжал нервно шагать. Медсёстры и молодые врачи пробегали мимо него; завидев его, они начинали говорить тише и переходили на прежний тон, только оказавшись вне досягаемости его ушей. Он не обращал на это внимания, потому что в его присутствии так делали все. Многие из них никогда не видели его в лицо, но все знали, кто он такой.
Если это – мальчик, сын, он, возможно, построит в больнице новое крыло детского отделения, оно ведь так нужно. Он уже построил библиотеку и школу. Будущий отец попытался читать вечернюю газету, смотря на слова, но не понимая их смысл. Он волновался, даже нервничал. Ведь они же (а он говорил «они» почти про всех) так никогда и не поймут, что это должен быть мальчик. Мальчик, который однажды займёт его место президента банка.
Он перевернул страницы «Вечерних ведомостей». Бостонский «Ред сокс» разбил «Хайлендеров» из Нью-Йорка, – кто-то будет веселиться. Он вспомнил заголовки на первой полосе и вернулся к ней. Самое сильное землетрясение в истории Америки. Разрушения в Сан-Франциско, по крайней мере, четыреста человек погибло, – горевать будут другие. Он ненавидел всё это. Эти события будут затмевать рождение его сына. Люди будут помнить, что в этот день случилось что-то ещё.
Ему и на секунду не приходило в голову, что у него могла родиться девочка. Он раскрыл финансовый раздел и сверился с биржевыми котировками, резко пошедшими вниз. Это чёртово землетрясение на сотню тысяч долларов уменьшило его собственные активы в банке, но, поскольку его личное состояние превышало шестнадцать миллионов долларов, что, согласитесь, очень мило, то понадобится нечто более крупное, чем калифорнийское землетрясение, чтобы задеть его. Теперь он может жить на проценты от процентов, так что шестнадцатимиллионный капитал нетронутым достанется его сыну, ещё не родившемуся. Он продолжил шагать и делать вид, что читает «Ведомости».
Акушер в парадном костюме вышел из родильного отделения, чтобы доложить новость. Он должен был, как казалось ему самому, сделать хоть что-то, чтобы оправдать огромный незаработанный гонорар, а из всех троих он был одет наиболее подходящим образом. Двое мужчин какое-то время поедали глазами друг друга. Доктор немного нервничал, но не собирался выказывать своё состояние перед отцом.
– Поздравляю вас, сэр. У вас сын, милый маленький мальчик.
«До чего же глупые замечания делают люди, когда рождается ребёнок», – подумал отец. Каким же ещё он может быть, если не маленьким? Сообщение ещё не очень дошло до него: у него сын. Он почти возблагодарил Бога. Акушер позволил себе вопрос, чтобы прервать молчание.
– Уже решили, как вы его назовёте?
Отец ответил без колебаний:
– Уильям Лоуэлл Каин.
Волнения и суматоха по поводу появления младенца улеглись, и вся остальная семья отправилась спать, а мать ещё долго не могла заснуть, держа малыша на руках. Елена Коскевич верила в жизнь и доказала свою веру тем, что родила девятерых детей. Она потеряла троих в младенчестве, хотя сделала всё, чтобы спасти их.
Теперь, в возрасте тридцати пяти лет, она знала, что её когда-то похотливый Яцек не сделает ей больше ни сына, ни дочь. Зато Бог дал ей этого ребёнка, и он, конечно же, выживет. Вера Елены была простой, и это было хорошо, поскольку её судьба никогда не давала ей шанса на что-то большее, чем простая жизнь. Она была худой, но не потому, что хотела быть такой, а от недоедания, тяжёлого труда и отсутствия лишних денег. Ей и в голову не приходило жаловаться, но морщины на её лице шли бы скорее бабушке, чем матери, если смотреть на неё из сегодняшнего дня.
Елена так сильно сжала уставшую грудь, что вокруг сосков появились тёмные красные пятна. Показались несколько капелек молока. В свои тридцать пять – на половине жизненного пути – у всех есть ценный опыт для передачи по наследству, а у Елены Коскевич он был теперь первоклассным.
– Мамина крошка, – нежно прошептала она малютке и провела сосками, смоченными молоком, по его морщинистому рту. Голубые глазки открылись, и ребёнок начал сосать, а на его носике от усердия появились крохотные капельки пота. Наконец мать, сама того не желая, провалилась в глубокий сон.
Яцек Коскевич, тяжёлый недалёкий человек с пышными усами – единственным символом самоутверждения, который он мог себе позволить, ведя в остальном холопский образ жизни, – нашёл жену с ребёнком на руках в кресле-качалке, когда проснулся в пять утра. В ту ночь он даже не заметил, что ее нет рядом с ним в постели. Он посмотрел на младенца, который, слава Богу, перестал, наконец, плакать. Не помер ещё? Яцек подумал, что самым простым выходом из положения будет отправиться на работу и не вмешиваться в эти дела, пусть женщина сама занимается жизнью и смертью, его дело – быть в имении барона с первыми лучами солнца. Он сделал несколько добрых глотков козьего молока и вытер свои шикарные усы рукавом. Затем он схватил одной рукой краюху хлеба, а другой – капканы и ловушки и выскользнул из дома по-тихому, чтобы не разбудить женщину, которая могла бы заставить его влезть в это дело. Он шёл по дороге к лесу, не думая о маленьком незваном госте иначе, как в предположении, что он видел его в последний раз.
Флорентина, старшая дочь, была готова выйти на кухню как раз тогда, когда старые часы, вот уже сколько лет показывавшие своё собственное время, возвестили, что, по их мнению, теперь шесть часов. Это был всего лишь вспомогательный механизм для тех, кто хотел знать, пора ли вставать и не пора ли ложиться в постель. Среди ежедневных обязанностей Флорентины было приготовление завтрака, что само по себе было несложным делом: разлить на всех козье молоко и дать по ломтю ржаного хлеба. Впрочем, решение этой задачи требовало соломоновой мудрости: надо было сделать так, чтобы никто не жаловался на размер порции соседа.
Флорентина поражала своей красотой всех, кто видел её в первый раз. Конечно, плохо, что за последние три года у неё было только одно платье, которое она носила постоянно, но те, кто мог по-разному взглянуть на девочку и её окружение, понимали, почему Яцек влюбился в её мать. Длинные волосы Флорентины сверкали, а в её газельих глазах мелькали дерзкие искорки наперекор обстоятельствам низкого происхождения и скудного стола.